Эльвира скомкала листок и, услышав телефонный звонок, вышла в коридор. Снимая трубку, она уже знала, что звонит Леонардо.
— Ты получила письмо? — спросил он.
— Да, — сквозь зубы ответила она. Шло время, и она постепенно смирилась с тем, что все считают его отцом ее дочери, но объявление в газете словно документально подтверждало это, и к такому повороту событий Эльвира была не готова. — Не знаю, что и сказать, Леонардо. Я считаю, отец не имел права так поступать. Что на него нашло?!
— Неужели? — последовал сухой ответ. — У меня на этот счет есть определенная точка зрения. Он, очевидно, пытается пристыдить нас, чтобы мы поженились!
Эльвиру передернуло.
— Пристыдить? — переспросила она.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Для него твоя беременность была позором, а то, что у девочки нет отца, официально зарегистрированного в документах, тем более.
— Я позвоню ему прямо сейчас, — решительно заявила Эльвира. — И потребую, чтобы он поместил в газете опровержение.
Последовала долгая пауза.
— Ты вообще-то думаешь, что говоришь? Хочешь опять расстроить отца?
— Но… нужно же что-то делать. — Эльвира стиснула трубку и плотнее прижала ее к уху.
— Самое разумное — как можно скорее пожениться.
Эти слова прозвучали для нее прекрасной музыкой. Хотя они могли быть и одной из его шуточек… Одним словом, пора выяснить это, решила Эльвира.
— Я не потерплю шантажа, — яростно заявила она.
И снова последовало долгое молчание.
— Прошу тебя, не звони отцу, пока мы это не обсудим, — наконец сказал Леонардо.
— Послушай!
— Не сейчас, Эльвира. Я звоню из офиса. Поговорим обо всем, когда я вернусь домой.
Эльвира положила трубку на рычаг. Она никак не могла прийти в себя. Как отец посмел? Да и Леонардо тоже хорош. Сделал ей предложение по телефону, так обыденно, словно выяснял, есть ли в доме хлеб. А ведь брак — вещь серьезная, нельзя говорить о нем с такой легкостью!
Она обрадовалась, что наступил конец недели, потому что Марко собирался к школьному другу и должен был остаться там ночевать. Погруженная в эти мысли, она совсем забыла о еде. Однако Леонардо вернется с работы голодным. Эльвира поставила приготовленную Полли овощную запеканку разогреваться на медленный огонь.
Леонардо обнаружил ее на кухне и подумал, что она даже у плиты умудряется выглядеть сексуальной. Он уже собирался ей об этом сказать, как вдруг увидел в янтарных глазах знакомый блеск. Эльвира явно была в бешенстве.
— Пожалуй, не стоит и заикаться о поцелуе, — пробормотал он себе под нос.
Ей хотелось отпустить едкое замечание в его адрес, но она сдержалась и кратко ответила:
— Это точно.
Леонардо откупорил бутылку вина и налил себе стакан.
— Хочешь?
— Нет, спасибо, — натянуто ответила она.
Он пил вино маленькими глотками и наблюдал за ней. Всем своим видом она выражала готовность к обороне. Наконец Леонардо вздохнул и сказал:
— Послушай, Эльвира, на кого ты сердишься? На меня или на своего отца?
— На вас обоих! — взорвалась она. — Мне не нужны подобные предложения от тебя, Леонардо Ортис! Ты сделал его только потому, что Полли уходит и ты чувствуешь себя брошенным на произвол судьбы! Дешевле нанять новую домработницу, вместо того чтобы надевать на себя хомут. Это доставит тебе гораздо меньше хлопот!
— Ты совершенно права, — холодно согласился Леонардо и вышел из кухни.
Эльвира растерянно уставилась ему вслед. У нее возникло ощущение, что ее… надули. Она ждала, что Леонардо будет горячо возражать против ее обвинений, выдвинет множество аргументов в пользу женитьбы, но это убийственное равнодушие подтверждало ее худшие опасения. Значит, он действительно пошутил, с горечью решила она.
Эльвира слышала, как хлопнула входная дверь.
Впервые, с тех пор как они стали любовниками, Эльвира легла спать одна в своей комнате. Она долго лежала с широко открытыми глазами, не в силах уснуть.
Леонардо вернулся домой уже за полночь.
За эти долгие серые часы Эльвира поняла, как сильно по нему соскучилась. Ей было так одиноко без него в постели. Но тосковала она не по любовному наслаждению — хотя Леонардо, без сомнения, был великолепным любовником, — ей не хватало его объятий после секса, которые свидетельствовали скорее о душевной, чем о физической близости. В его крепких руках, властно обнимавших ее, она всегда чувствовала себя в безопасности.
Должно быть, в какой-то момент она все-таки задремала. Когда Адела проснулась в шесть утра, Эльвира чувствовала себя абсолютно разбитой. Но после кормления уже не было смысла возвращаться в постель.
Эльвира долго плескалась в душе и еще дольше одевалась. Потом она наконец заставила себя спуститься вниз и стала готовить завтрак, нарочито громыхая посудой.