Подкова на счастье

Кроме фактического материала, в сборнике меня привлекла тогда его насыщенность личным авторским ви́дением неотложных перемен, манера писательства, где в единстве давали себя знать конкретное внешнее и глубокая чувственность.

К детской чувственности это отношения не имело, но тот урок восприятия всё же, полагаю, не прошёл для меня даром…

Всё, и книги в том числе, усваивается детьми по большей части в той мере, в какой оно несёт в себе, помимо чистого знания, чувственное, развивая и приумножая его.

Из этого я исходил, взявшись за написание данного сочинения. Ничего особо нового тут нет, и я, завершая рассказ, не намерен это подчёркивать…

Конец

Изящным слогом

Поэмы

Лунная симфония

Бесконечные вспышки огней.

Я брожу одиноко, как в сказке,

мимо тёмных стволов

                                  тополей.

Я плыву мимо их оголённых

                                            вершин,

улетаю за грань

                      голубых

                                  облаков,

за прильнувшие к ним

силуэты

         просвеченных

                       стылыми зорями

                                                 высей,

                                                       пустот

                                                             и глубин.

Я живу. Я люблю.

Я взволнован и счастлив без меры.

На ладони своей ещё чувствую я

                                              твою руку

                                                           тугую.

Я вдыхаю ещё запах кос твоих

                                             пепельно-серых.

Я люблю этот холод

                               осенних

                                          безлюдных

                                                       ночей

и над миром уснувшим

                                     задумчивость

                                                         лунную.

Тишина надо мною

                              созревшею грушей висит!

Тишина в моём сердце

                                  набатом стозвонным

                                                                   гудит!

Это мне улыбается гордое,

                                         смелое время.

Это мне говорит свою тайну

                                             звезда

                               из далёких окраин

                                                         вселенной.

Чу! Я слышу, как гибнет покой!

Тихо льётся симфония

                                 звуков и красок,

                                               словно снег

                                                            молодой.

И огней бесконечная пляска.

И брожу я один будто в сказке

мимо тёмных стволов

                                   тополей…

На вершине

Мне не странно и не дико

в этом мире многоликом.

Я – над гребнем, у стремнины,

где, как следствию с причиной,

возникающим заботам

в направлении к субботам

не дано тащиться врозь

под расчёт скупой и мнимый,

полагаясь на авось;

здесь – всему свой бег и срок,

перемен порядок – строг,

а желанья – исполнимы.

Тут я весь; тут мой порог;

тут моя, своя граница,

мой рубеж для возвышенья

в чутких снах и продвиженьях

к яви, скрытой в заблужденьях;

край под месяцем искрится;

в нём легко преобразиться

и раздумьям, и душе,

коль в разбросе те уже.

Мной исхожены дороги —

те, что длинны иль старинны,

коротки, узки, извивны,

те, которым вышли сроки,

также те, что завсегда

всех заводят не туда,

где ещё, бывает, живы

бродят идолы картинно,

жить пытаясь под залог

тем, что я – никак не смог;

мне казалось: те пути

держат волю взаперти.

Продвигаясь на вершину,

сам себя я превозмог.

Мне судьба упёрта в спину;

предо мной простор – в облог;

знак на нём посередине

в виде шлема из былины,

что совсем забыта ныне,

как и то, что в ней —

                                  урок.

Я не скрылся и не ранен,

не потерянный в тумане,

никому не задолжал,

не окончен, не пропал,

не свечусь и не грущу,

в чуждый дом не возвращусь,

вражью блажь —

                       ему ж прощу.

Мне дерзанье – как награда.

Миражами я обкатан;

на своей земле – чужой,

на чужой же – сам не свой.

Нет на мне худых отметин;

ярких красок тоже нет.

Как я жил, я не заметил.

Ту, что ждал, ещё не встретил.

Ту, что встретил, —

                           не отверг.

Мне в низинах дела нет.

Я не злобен, не удал.

Тем доволен, что искал,

чувствами иль только глазом

суть угадывая разом.

Далеко отсель до бога;

чёрт мне

           также не в подмогу.

Я помечен под звездой

незаметной, не тоскливой,

не чудной, не прихотливой; —

луч её всегда со мной.

Ни с волхвом,

                ни с волчьим братом

мне встречаться нет охоты;

в небо вшит – без позолоты,

в прошлом ангел не крылатый,

сбережённый от заклятий,

с трезвой, ясной головой,

я теперь свою удачу

по-пустому уж не трачу,

и в итоге это значит

как прекрасно жить иначе —

над мирскою суетой

да в ладу —

            с самим собой.

Другое

Серебристая дымка

юных снов и мечтаний

зазывала меня

в бесконечную высь.

В жизни выпало мне

воли будто б немало,

но хотела душа

над собою взнестись.

Исходил я дороги,

по которым согласно,

беззаботно и шумно

ровесники шли.

И вот понял сейчас,

что искал я напрасно

перекрёсток большой,

остановку в пути.

Было трудно порой,

неуютно, немило

в одиночку брести

без надёжных примет.

Сам себе я тогда

становился постылым,

убежать бы хотел

от того, что имел.

Не влекла меня детства

приятная сладость

под манящие тени

золотого шатра:

слишком скоро была там

оставлена радость,

слишком много постиг

я утрат.

Знаю, прелесть тех дней

не иссякнет вовеки

в истомившейся думой,

неспокойной душе, —

как нельзя ручейку

дважды течь

                 в ту же реку,

так и детство моё

не вернуть уже мне.

Помню кронистой липы

медвяное цветенье,

без конца васильки

на июньском лугу,

тёплый воздух вечерний,

разудалое пенье,

шумный говор и смех

в молодёжном кругу,

и просторных полей

красоту неземную,

перелесков и рощ

отуманенный вид,

и улыбку девчонки

так приятно

                простую,

когда только тебя

она ей одари́т

Всё то было кругом,

но искал я другого.

Я не знал, что ищу

и найду ли когда.

То была ли мечта?

Созерцанье немое?

Безрассудный расчёт?

Иль – одна пустота?

Не печальный, но скучный,

как свечи отраженье,

искушаемый тайной,

я бродил по земле.

Сколько грусти обрёл

я в своих размышленьях!

Сколько ярких надежд

я упрятал

               в себе!

Я прошёл пустоту,

побратался с покоем,

и мечта уже редко

прилетает ко мне;

но, как прежде, хочу

отыскать то, другое,

что нигде не терял

и не видел нигде…

Отважный окоём

Тихий шорох стынет

                             над рекой

возле мо́ста, где туман густой