Подкова на счастье

Что-то веяло новым… Что я, что она, —

мы хотели бы слыть за несметливых…

В счёт ли взгляды её, будто так, невзначай

на меня иногда устремляемые?

И цветочек улыбки на рдевших губах…

И – лучей озорства обаяние…

Ну а ветер кружил, всё кружил и грубел.

И случилось распятым запретное.

Завладеть у девчонки ветрюга успел

тайной, скрытой лишь

                                   ситцевой бедностью.

Вот судьба: я вблизи оказался в тот миг.

Мне вести бы себя поприлежнее…

Но меня встормошил её горестный вскрик:

я уже развито́й углядел её нежность…

Не скажу я про то ни за что никому.

В том поклясться пришлось мне, её выручая.

От неё отводили мы этим хулу.

В нас тогда уж искрилось начало…

Луг недальний ярился в цветах.

Ей букет там хотелось собрать попышнее.

Между лесом и полем тропинка туда.

В провожатые я напросился несмело.

Солнце грело легко, выбирая лишь нас.

Голубела небес необъятность.

Дозревавшая рожь вдаль волнами неслась.

Не бывает прогулок приятнее!

Взявшись за руки – поза двусмысленная.

Что с того! мы уж выросли —

                                          больше не дети!

О запретах – не слышать бы и позабыть.

Сокровенному даже хорошие чужды

                                                           советы.

Мы друг друга касались щеками, шутя и смеясь.

Первый мой поцелуй был, однако ж,

                                                       не к шутке.

За такое она мне пощёчин отвесила всласть,

а могла б и – лозовыми прутьями.

Только что это – слёзы на гневных очах?

Разрыдалась она как в отчаянной скорби.

В свой черёд и меня уже сковывал страх:

как я с плачем управиться мог бы?

Я винился, прощенья просил и молол чепуху.

Был согласен терпеть все её поношения.

Вдруг в порыве лицом она ткнулась мне в грудь.

Я с лихвой получал – за терпение!

Нас объятье сроднило – до звона в ушах.

Нам признаний хотелось до боли.

Тот несдержанный, первый, застенчивый шаг —

только он отделял нас от поля.

Рожь в себя зазвала, прошумев добротой.

Отводилось в ней нам

                              предназначенное.

Вверх от нас уплывал небосвод голубой;

по-над нами колосья раскачивались…

На лугу мы собрали роскошный

                                                   букет;

им скреплялось для нас наилучшее.

Но беречься должны мы, нарушив запрет:

свирепеют наветы по случаю…

Срок немалый уже проходил.

Сладки были свиданья украдкою.

Только тайному все же открыться момент

                                                              наступил.

Мы тонули в потоках злорадности.

Нас щадить было делом немыслимым.

Миром чистое всюду залапано.

Ей досталось – горчайшее вынести.

Мне – бессрочною с нею разлукой

                                                        заплачено.

●

Я по краю ходил в неуютном забытом,

                                                      далёком краю.

Жизнь в углы от тоски загоняла.

На печаль и тугую разлуку мою

там не легче легло покрывало.

Одиноким остаться нигде не дадут,

если ты на виду да к тому же и – молод.

В обаянье сгорала и билась в ней суть;

им она оттесняла мой холод.

Что в молчанье своём сохраняла она?

Что в моих затрудненьях читала?

Трепетал под ресницами вздёрнутый взгляд,

 и надбровья сходились в метаниях.

Я себя понуждал терпеливее быть.

Но уже и к иному спешил – очарован!

В уклонениях лишь распаляется прыть.

Залюбиться повторно – не ново.

Страсть дыханьем вздымала ей пышную грудь.

К атакующей ласке готовилась нега.

Та молодка закралась в мой скромный приют.

Удаётся легко отомкнуть даже небо.

Красота из неё била будто ключом.

Мне её она всю показала.

Я всчумел и не сразу очнулся при том.

Без конца мы впадали в начало.

Обожанье пришло, и теперь уж я сам

по ночами у себя её прятал.

Был, однако ж, там некий престранный

                                                               изъян;

он черно́той на праведных падал.

В поселение то ни один призывник

не вернулся из бойни кровавой.

И вдовиц, и девчат дефицит

                                              истомил.

Был для них всяк случайный желанен.

И решились бабёнки на самое-самое.

Доставаться наличный им должен —

                                                  по жребию.

У проказниц, у каждой —

                                      своё расписание.

Надлежало успеть —

                             в отведённое время…

Чудеса и сумбур! Свет сходился на мне!

Был такой оборот не иначе как ломаным.

И привёл он к тяжёлой и мрачной беде.

Моря слёз не хватило бы смыть это горе.

Той, что я согревал и уже дорожил,

от меня отступиться никак не хотелось.

Тайный сговор завистниц бедняжку сгубил.

Отыскалась она под водою —

                                               завёрнутой в невод…

●

Нет, забыть я не смог бы тоски и неясных,

                                                             тяжёлых

                                                                       тревог…

Мне судьба их оставила в память.

Как бы ни был пахуч и изящен расцветший

                                                                     сегодня

                                                                             цветок,

процветавший давно, до него, был во всём

                                                                    ему равен.

Отлетают мечты, истомляясь в обычной приязни.

Но и в узах не стыд покориться прибоям и

                                                                      зною

                                                                          любви.

Ей своё отдаю, соглашаясь тащиться за нею

                                                           хотя бы по краю,

будто вечный невольник, в ней пробуя вечную

                                                                  юную жизнь.

Я любил и в любви забывал, как я ею бывал

                                                                    околдован.

Нет, не в снах я в безумный восторг от неё

                                                                   приходил.

Проникали в меня её новые звоны и чары, и снова

я, позывы свои разделяя, себя у другой

                                                               находил.

Истончались мгновения; страсть как в огне изгорала.

А уж ближе, стыдливым круженьем

                                                  и статью Венеры

                                                                            маня,

подобраться спешила ко мне с замирающей нежною

                                                                               тайной

та, что с прежней орбиты в свой пламенный жар

                                                                   уводила меня.

Да, легко попадал я в те жадные, сладкие сети.

За одними другие с сетями своими за мною

                                                           гнались и гнались.

И куда бы я смог убежать – в этом

                           золото-солнечно-лунно-серебряном

                                                                                    свете,

если сам я желал, чтобы сети такие на мне

                                                                    не рвались!

Оправданий не жажду: влеченья мои – не пустая

                                                                            растрата.

Я любовные встречные всполохи, радуясь,

                        без промедленья в себя принимал

                                                       и за новою тайной

                                                                                 летел.

И винюсь я лишь в том (и да быть мне всегда