виноватым!),
что любовь, ту, которую я
в угожденье бранчливой молве
отвергал,
но, по чести сказать,
непременно б отведать —
хотел.
Не ропщи, моё сердце, не вне́мли унылым
стенаниям вьюг.
Не смущайся проклятий и мудрым останься, своё
попрочней
затая.
Я со светлой печалью тебе одному лишь
несу откровение:
да,
я любил —
не одну,
потому что и многие также любили и даже,
я знаю,
теперь ещё
любят
меня…
Гнев Зевса
Зевс, повелитель богов олимпийских и в землях
народов рассеянных дальних
И ближних, яростным гневом пылал, огорчённый
непозволительным непоспешением
С дачей отчёта ему о некоем громе, на дню —
до прибытия тьмы – не стихавшем
И доносившемся до иззлащённой Иды, горы,
и до Гаргара – верха её; там восседал,
Наблюдая окрест мира движенье и в ряд составляя
события, тучегонитель
И громовержец, владыка могучий, чьё каждое слово
исполнено быть непреклонно
И скоро должно и чья мощь в испускании молний и
сполохов неукротима и гибельна
Равно всему – и живому и тверди. Был вельми Кронид
на Гефеста прогневан —
Сына его, управителя жара, славного в деле
кузнечном и в помыслах
Не переменчивых и не злокозненных, всеми
почтенного, хоть и хромого. Однажды
Сетью незримою, им изготовленной, были уловлены
в спальне домашней его,
На ложе, супруга его Афродита, богиня любви, и
Аре́й быстроногий, воительный
Бог-потаскушник; они в соитии блудном – позе
потешной – оба тогда предста́ли
Бога́м и супругу вопящему. Хром и недужен, по воле
Зевеса обременялся заботами тот
О совершенствах искусств и ремёсел, полезных
бессмертным и смертным.
Так возвещал о своём раздраженье Гефесту Кронион,
речь передав вестоносцу,
Отроку, крылья и облаченье имевшему
пёстроблестящие, раззолочённые: «Волей
Своей, – а она сокрушить готова любого ослушника,
– я бы исторгнул тебя и поверг
Подале владений Аида, в Тартар бездоннобезмерный,
где нет ни света, ни суши, ни влаги;
Там, как ты знаешь, лишённый опоры, на все
времена обречён находиться
Родивший меня, Крон, дед твой, держатель бывший
верховного скипетра —
Символа воли богов безграничной; – богам
неугодным я его счёл, воздав за корысть
И худые деяния мукой жестокою. Нет, не хочу я
того же тебе; пристало тебя
Уважать на Олимпе и в людях; признаний достоин
не в меру других ты; но помни:
Не пощажу в другорядь, будешь туда ж помещён, где
постигнешь виновность.
Поведай же, дерзкий, умышленно ль ты
не представил отчёта
ко времени
Или тому полагаешь иную причину; я хоть и знаю
про всё, но сам ты сие изложи,
Чтобы мог я поверить, а дале решим – из такого».
Гефест в унынье горчайшее впал,
Внимая тираде Кронида ужасной; напоминалась ему
от рождения данная
Хромость его. Немедля ответствовал он, упросив
лепокрылого отрока
Верною молвь донести свою к уху Зевеса – да будет
преградой она
От дальнейшего страшного гнева и нынешний гнев
утиши́т и уменьшит.
Мыслью и духом собравшись, такие слова
вестоносцу он говорил
Для владыки державного, необоримого: «Только тебе
я, отец, подневолен;
Слышал я гром; но мне он казался несильным,
нисколько не схожим
С твоими громами; нёсся же он от Парнаса,
пристанища муз и поэтов,
Горы, у подножья которой вепрь, губитель свирепый,
выставив клык,
С разбега ударил им бывшего там на охоте сына
Лаэрта-царя, Одиссея;
Славой покрыл тот повсюду себя, хитрец
многоумный и воин отменный.
Вепрь ему ногу поранил. То ещё до великих событий
у Трои случилось.
По шраму узнала его остарелая ключница, в доме,
куда после странствий
Бедовых и долгих вернулся тайком Одиссей
к супруге его
Пенелопе,
Допреже докучных её женихов опозорив и смерти
предав, расстрелявши
Из мощного лука. Некий поэтище, сын Александра,
Алексий, безвестный
И не замеченный ни на Олимпе, ни в сонмах
народов, чьи предки потщились
Оборонять крепкостенную Трою, а также —
в потомках бесстрашных
ахеян,
Родом из дальних угорных степей, что по-за
понтом, – он вот меня упросил
Колесницу ему изготовить, дабы на Парнас
доставить собранье
Трудов многолетних его, умещённых отдельно
в двенадцати книгах,
Из коих повторно пока ни одна не готова. Хоть
плодовит, но, конечно, величием
Слога сей имярек не равен Гомеру богоподобному.
Он на вершине селился
Парнаса, и там его книгам, он мне сказал,
размещаться уместно: да будут
Они во внимании муз горделивых и ласковых;
каждый, туда восходящий,
Также труды из собранья прочесть не преминет,
хвалой их творцу воздавая.
Скоро я просьбу исполнил. Та колесница
вместительна; вся позолочена,
Как и положено; я ведь искусен в таком снаряженье.
В повозку я и Пегаса
Упряг, умножив поэту довольство и радость. Только
оплошностей не избежал,
Повлажнив углубленья ступи́ц, где оси находят
опору, не дёгтем, а только
Нектаром – для нас, олимпийцев-богов, наилучшим
напитком и средством
Бодренья; такая оплошность одна; а ещё: с другой
колесницы ободья отъяты
И вставлены мною; из них едино расшилось,
подвержено молнии; я не предвидел
Её. Дий, сокрушитель! Она от тебя залетела, уже
при немалом
колёсодвижении,
Дале подножья горы. По склону наверх колесница
неслась, разгоняясь;
Тогда лишь от трения высохших осей и трепетания
обода вышло дрожание;
Грохот пошёл. Правил послушным и безотказным
Пегасом Александрид,
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное