Читаем Подкова на счастье полностью

                                                                     виноватым!),

что любовь, ту, которую я

           в угожденье бранчливой молве

                                                      отвергал,

                                          но, по чести сказать,

                                           непременно б отведать —

                                                                                 хотел.

 Не ропщи, моё сердце, не вне́мли унылым

                                                              стенаниям вьюг.

Не смущайся проклятий и мудрым останься, своё

                                                                       попрочней

                                                                                   затая.

Я со светлой печалью тебе одному лишь

                                                   несу откровение:

                                                                    да,

                                                                    я любил —

                                                                             не одну,

потому что и многие также любили и даже,

                                                                 я знаю,

                                                                теперь ещё

                                                любят

                                                    меня…


Гнев Зевса


Стихослагателю А. А. Громых-у



Зевс, повелитель богов олимпийских и в землях

                                          народов рассеянных дальних

И ближних, яростным гневом пылал, огорчённый

                               непозволительным непоспешением

С дачей отчёта ему о некоем громе, на дню —

                              до прибытия тьмы – не стихавшем

И доносившемся до иззлащённой Иды, горы,

                         и до Гаргара – верха её; там восседал,

Наблюдая окрест мира движенье и в ряд составляя

                                                    события, тучегонитель

И громовержец, владыка могучий, чьё каждое слово

                                         исполнено быть непреклонно

И скоро должно и чья мощь в испускании молний и

                                   сполохов неукротима и гибельна

Равно всему – и живому и тверди. Был вельми Кронид

                                                     на Гефеста прогневан —

Сына его, управителя жара, славного в деле

                                                 кузнечном и в помыслах

Не переменчивых и не злокозненных, всеми

                          почтенного, хоть и хромого. Однажды

Сетью незримою, им изготовленной, были уловлены

                                                 в спальне домашней его,

На ложе, супруга его Афродита, богиня любви, и

                                    Аре́й быстроногий, воительный

Бог-потаскушник; они в соитии блудном – позе

                                 потешной – оба тогда предста́ли

Бога́м и супругу вопящему. Хром и недужен, по воле

                                  Зевеса обременялся заботами тот

О совершенствах искусств и ремёсел, полезных

                                              бессмертным и смертным.

Так возвещал о своём раздраженье Гефесту Кронион,

                                                речь передав вестоносцу,

Отроку, крылья и облаченье имевшему

                   пёстроблестящие, раззолочённые: «Волей

Своей, – а она сокрушить готова любого ослушника,

– я бы исторгнул тебя и поверг

Подале владений Аида, в Тартар бездоннобезмерный,

                              где нет ни света, ни суши, ни влаги;

Там, как ты знаешь, лишённый опоры, на все

                                          времена обречён находиться

Родивший меня, Крон, дед твой, держатель бывший

                                                  верховного скипетра —

Символа воли богов безграничной; – богам

                      неугодным я его счёл, воздав за корысть

И худые деяния мукой жестокою. Нет, не хочу я

                                            того же тебе; пристало тебя

Уважать на Олимпе и в людях; признаний достоин

                                      не в меру других ты; но помни:

Не пощажу в другорядь, будешь туда ж помещён, где

                                                 постигнешь виновность.

Поведай же, дерзкий, умышленно ль ты

                                             не представил отчёта

                                                                        ко времени

Или тому полагаешь иную причину; я хоть и знаю

                                       про всё, но сам ты сие изложи,

Чтобы мог я поверить, а дале решим – из такого».

Гефест в унынье горчайшее впал,

Внимая тираде Кронида ужасной; напоминалась ему

                                                         от рождения данная

Хромость его. Немедля ответствовал он, упросив

                                                         лепокрылого отрока

Верною молвь донести свою к уху Зевеса – да будет

                                                                   преградой она

От дальнейшего страшного гнева и нынешний гнев

                                                         утиши́т и уменьшит.

Мыслью и духом собравшись, такие слова

                                                    вестоносцу он говорил

Для владыки державного, необоримого: «Только тебе

                                                         я, отец, подневолен;

Слышал я гром; но мне он казался несильным,

                                                       нисколько не схожим

С твоими громами; нёсся же он от Парнаса,

                                               пристанища муз и поэтов,

Горы, у подножья которой вепрь, губитель свирепый,

                                                                 выставив клык,

С разбега ударил им бывшего там на охоте сына

                                                      Лаэрта-царя, Одиссея;

Славой покрыл тот повсюду себя, хитрец

                                       многоумный и воин отменный.

Вепрь ему ногу поранил. То ещё до великих событий

                                                             у Трои случилось.

По шраму узнала его остарелая ключница, в доме,

                                                     куда после странствий

Бедовых и долгих вернулся тайком Одиссей

                                                             к супруге его

                                                                          Пенелопе,

Допреже докучных её женихов опозорив и смерти

                                                     предав, расстрелявши

Из мощного лука. Некий поэтище, сын Александра,

                                                      Алексий, безвестный

И не замеченный ни на Олимпе, ни в сонмах

                                    народов, чьи предки потщились

Оборонять крепкостенную Трою, а также —

                                     в потомках бесстрашных

                                                                                ахеян,

Родом из дальних угорных степей, что по-за

                                    понтом, – он вот меня упросил

Колесницу ему изготовить, дабы на Парнас

                                                         доставить собранье

Трудов многолетних его, умещённых отдельно

                                                       в двенадцати книгах,

Из коих повторно пока ни одна не готова. Хоть

                                   плодовит, но, конечно, величием

Слога сей имярек не равен Гомеру богоподобному.

                                                  Он на вершине селился

Парнаса, и там его книгам, он мне сказал,

                                     размещаться уместно: да будут

Они во внимании муз горделивых и ласковых;

                                             каждый, туда восходящий,

Также труды из собранья прочесть не преминет,

                                            хвалой их творцу воздавая.

Скоро я просьбу исполнил. Та колесница

                                       вместительна; вся позолочена,

Как и положено; я ведь искусен в таком снаряженье.

                                                      В повозку я и Пегаса

Упряг, умножив поэту довольство и радость. Только

                                               оплошностей не избежал,

Повлажнив углубленья ступи́ц, где оси находят

                                              опору, не дёгтем, а только

Нектаром – для нас, олимпийцев-богов, наилучшим

                                                     напитком и средством

Бодренья; такая оплошность одна; а ещё: с другой

                                              колесницы ободья отъяты

И вставлены мною; из них едино расшилось,

                             подвержено молнии; я не предвидел

Её. Дий, сокрушитель!  Она от тебя залетела, уже

                                                                 при немалом

                                                              колёсодвижении,

Дале подножья горы. По склону наверх колесница

                                                         неслась, разгоняясь;

Тогда лишь от трения высохших осей и трепетания

                                                  обода вышло дрожание;

Грохот пошёл. Правил послушным и безотказным

                                                    Пегасом Александрид,

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное