Подлянка, сэр!

Я деликатно промолчала, что вешу меньше Люси. Чтобы, во-первых, не травмировать Коровкину, а во-вторых, не обижать Машу. Между тем вероятность того, что кто-то намеренно проник в квартиру с целью меня отравить, навевала ужас. То, что вчера ничего не делалось в духовке, — это сто процентов. К тому же, уходя к Маше, я по привычке завернула общий кран подачи газа. Мы всегда так делаем! Это на уровне автомата. Уходя из дома, и я, и Олег смотрим, выключен ли свет, закрыты ли форточки и газовый кран. Неужели Кавалергардов так был напуган моим появлением?! Уж кто-кто, а он точно знал, что Света Рябикова не снимала у меня никакой квартиры! Точно, это он! Больше некому! Должно быть, он решил, что мне известны какие-то подробности, и почувствовал опасность.

Тут дверь палаты открылась и кто-то вошел. Маша тут же натянула шляпу до самых глаз и поспешно напялила очки.

— Добрый день, дамы! — приветствовал нас бодрый, но явно чем-то обеспокоенный голос Федора Игнатьевича. — Здравствуйте, Мария Гавриловна, — персонально приветствовал он Кондратьеву.

— Фы меня с кем-то путать! — изменившимся голосом неожиданно запищала та, старательно изображая немецкий акцент.

— Ох, простите, фрау… Извините, не знаю вашего имени, — подыграл ей майор Пухляков.

— Мне пора, — Маша вскочила и поспешила к двери. — Ауфидерзейн, попрафляйся, Вера.

И смылась.

Коровкина прыснула в кулак.

— Любопытно, она теперь до конца дней своих будет маскироваться? — спросила я, но вопрос прозвучал риторически. Как долго Маша пробудет в таком состоянии, предположить невозможно.

— Людмила Марковна, — обратился к Люсе Олег, — понимаете, нам надо допросить… то есть поговорить с бабушкой наедине. Вы меня понимаете?

— О да, конечно, — Коровкина деловито встала и направилась к двери. — Я все понимаю. Настоящий друг не лезет в тайны. Он просто приходит в больницу и сидит, ожидая, пока товарищу станет лучше. А как только настает момент, когда в настоящем друге больше нет необходимости, он уходит. И не упрекает, что его выпроводили вон. Он доверяет!

На этой патетической ноте Людмила Марковна величественно распахнула дверь.

— Я ухожу! — и, задержавшись на пороге, обвела мужчин долгим презрительным взглядом. — Шепчитесь сколько угодно.

Когда она наконец удалилась, Пухляков вытер лоб рукой.

— Фу-ух! Ты давно с ними знаком? — обратился он к Олегу.

— Всю жизнь, — усмехнулся внук и подмигнул мне.

Лицо Федора Игнатьевича стало серьезным.

— Вера Афанасьевна, будьте любезны, расскажите нам подробно обо всем, что вы делали в последние три дня, — попросил он. — Только постарайтесь ничего не забыть, не упустить ни одной детали. Это нужно для вашей же безопасности.

Я бросила виноватый взгляд на Олега, но, понимая, что дело серьезное, стала рассказывать. Обо всем. Как мы с Машей ходили к Спиридонову, как потом ездили в «Золотое колесо» и я говорила с Аленой. Упомянула обо всем, что от нее узнала. Потом рассказала, как прошел мой визит в Военмех и про Кавалергардова.

— Вы думаете, меня хотели убить? — спросила я, напряженно вглядываясь в лицо Пухлякова.

— Не исключено, — сухо ответил тот. — Вера Афанасьевна, пожалуйста, послушайтесь того совета, что я сейчас дам. Как только вернетесь домой из больницы, будьте предельно осторожны. Старайтесь без необходимости не выходить из дома. А если выходите, то в светлое время и хотя бы с одним провожатым. Как я только что видел, есть кому вас охранять. Теперь второе. Никому не открывайте дверь. Сантехник, уборщица, потерявшаяся девочка — все равно. Не пускать ни единого постороннего, понятно?

— Угу, — кивнула я.

— И прекратите добровольную сыскную деятельность, — строго наказал майор Пухляков.

— Угу, — продолжать играть в детектива мне и в самом деле расхотелось.

Наше дело — сторона. Преступниками пусть Олег занимается. Раз он теперь везде ходит вместе с Федором Игнатьевичем, можно рассчитывать на повышение. Не стал бы майор Пухляков тратить время на бестолкового сотрудника. Думаю, так.

Дверь снова открылась, и вошли доктор с медицинской сестрой. Оба такие чистенькие и аккуратные, что взгляд радовался. Отглаженные халаты, крахмальные шапочки и голубенькие марлевые повязки на тонких резиночках.

— Ну, гражданка Золотова, Вера Афанасьевна, 1943 года рождения, как мы себя чувствуем? — бодро поинтересовался врач.

— Хорошо, — я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно бодрее. — Можно мне домой?

— А что у нас дома? Дети малые по лавкам сидят? — доктор деловито записывал что-то в карту.

— За внуком надо ухаживать, — у меня была веская причина проситься домой. Как же Олег там один?

— Который из вас внук? — врач смерил Пухлякова и Олежка с ног до головы оценивающим взором.

— Я, — признался Олег.

— Вера Афанасьевна, как специалист заверяю вас со всей ответственностью, — доктор приложил руку к груди, — ребенок такого возраста и размера уже вполне способен обходиться без бабушкиной помощи.

— Нет, мне надо домой! Я хорошо себя чувствую! — вырвался у меня протест.