Подлинная форма близости

Это было гораздо более серьезным испытанием для такого человека, как Кевин, который всю свою жизнь держался как можно дальше от ситуаций, где он может стать уязвимым. Хотя он был свидетелем сильной боли в отделении неотложной помощи, его учили не испытывать ее из страха потерять клиническую объективность. Мужчина считал, что работает в зоне боевых действий, и напускал на себя вид невозмутимого военного командира. Чувств он не хотел ни в работе, ни в личной жизни.

Я уверен, что травмировал своего психотерапевта во время сеансов, последовавших за разоблачением одного из моих изгнанников. Я был убежден, что психотерапевт потеряла уважение ко мне, и допытывался у нее, что она обо мне думает. Поскольку я тоже был опытным психотерапевтом, я также дал ей понять, что, по моему мнению, она делает неправильно, и сказал ей, что она недостаточно сильна, чтобы работать со мной. Я оказался отвратительным сопротивляющимся клиентом. К счастью, психотерапевт была терпелива с моими внутренними опекунами, давая им уверенность и контроль, в которых они нуждались. В конце концов она прошла все их тесты, и они отступили и открыли ворота. Я позволил ей сопровождать меня в мучительном путешествии в страну моих изгнанников.

Благодаря этому опыту я был готов дать Кевину достаточно времени, прежде чем он решит, разрешать ли мне сопровождать его. Я был рад предоставить его менеджерам столько времени, сколько нужно, чтобы тщательно исследовать меня и понять, во что они ввязываются. Их долгом было защищать его, и они имели полное право бросать мне вызов до тех пор, пока не убедятся, что я не причиню большего вреда — и даже могу быть полезен.

Вход внутрь

На одном из сеансов я предложил Кевину расслабиться, закрыть глаза, направить внимание внутрь, на свои критические мысли, и спросить, чего они боятся, что произойдет, если они перестанут сурово судить его и других. Кевин чувствовал себя глупо, разговаривая сам с собой подобным образом. Но я попросил его попробовать отнестись к этому как к простому эксперименту — способу лучше познакомиться со своими мыслями и чувствами. Он неохотно продолжил и с сосредоточенным видом молчал (наверное, секунд тридцать). Потом Кевин сказал, что услышал слова, от которых ему было бы больно. «Но это безумие, — возмутился он. — Как такое осуждение могло защитить меня от боли?» Я посоветовал ему задать этот вопрос себе; в конце концов его внутренний критик ответил, что, если он будет распекать других, они не подойдут достаточно близко, чтобы причинить ему боль. Если он будет нападать на себя, он в итоге станет таким совершенным, что никто другой не будет его критиковать. Я спросил Кевина, может ли он поблагодарить эту часть за то, что она защитила его. Когда он это сделал, то сказал, что ощущение похоже на ослабление повязки вокруг головы.

Я попросил Кевина спросить этого критика, кого это защищало. Он сразу же увидел перед мысленным взором большую стену с толстой, тяжелой дверью и услышал внутренний голос, говорящий, что за ней скрывается его боль. Я решил притормозить. Мы подошли к порогу сдерживания его боли. Я хотел быть уверенным, что у нас есть разрешение на продолжение. Потом мы провели еще две сессии, обсуждая, безопасно ли идти навстречу его боли, еще раз обсудили каждый из его страхов, и я спросил, как мы могли бы справиться с каждым из них. Затем я попросил его переориентироваться внутрь и спросить, возражают ли какие-либо части против нашего продвижения вперед. Он сказал, что ничего не слышал. Мы еще раз поговорили с критиком, и эта часть дала нам разрешение продолжать. Были планы вернуться к этой двери на следующем сеансе и чувство, как будто мы вот-вот спустимся в бездну.

Самоубийственная часть

Но, конечно, это было не так-то просто. Кевин пришел на следующий сеанс и заявил, что всю неделю его мучили мысли о самоубийстве. Он сказал, что, сколько он себя помнит, такие желания таились в глубине его сознания; на самом деле это отчасти утешало, но превратилось в сильное побуждение, которое он испытывал сейчас в нескольких других случаях. Мужчина никогда не поддавался этому порыву, но теперь боялся, что так и будет. Я помог ему убедить те части, которые так боялись суицидального персонажа, что мы могли бы освободить его от этой роли, после чего они дали разрешение работать с ним.