Подлинная история Константина Левина

В ХХ и XXI веках, уже отбросив условности, писатели часто прибегали и прибегают к новому жанру – «автофикшен», делая себя героями художественного текста, но при этом не меняя своих имен и фамилий. Классические примеры «Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа и «Это я – Эдичка» Эдуарда Лимонова, а из более поздних – «Посмотри на него» Анны Старобинец. Этот жанр вызывает у критиков много нареканий. Во-первых, насколько писатель способен быть искренним, когда представляет себя в романе в качестве персонажа и не скрывает этого? Во-вторых, где граница между автобиографией и художественным вымыслом?

С этой проблемой уже не столько как писатель, а как критик собственного текста, по-видимому, столкнулся и Толстой. Отказавшись на время создания «Анны Карениной» от ведения дневника (роман отнимал у него слишком много душевных и умственных сил), Толстой не смог отказаться от него полностью. Он все-таки стал писать его, но в форме второго романа. Однако роман и дневник (если это не вымышленный дневник вымышленного героя – прием, часто используемый писателями) – взаимоисключающие жанры. Роман требует фантазии, а дневник – абсолютной правды.

Собственно, в этом и заключается главное отличие дневника от того, что называют каминг-аутом и что, по сути, является романным приемом. В отличие от романа, дневник пишется не для публики, а для самого себя. Но это не исключает того, что этот дневник кто-то когда-то прочитает и он будет для него полезен как опыт другой жизни. На это, несомненно, рассчитывал и Толстой, бережно сохраняя свой дневник для будущих читателей.

Доказательством тому служит первое завещание Толстого, написанное в дневнике 27 марта 1895 года. Узнав о смерти Н.С.Лескова, который был младше его на два года, Толстой озаботился тем, как распорядятся его бумагами его душеприказчики. В их лице он тогда видел свою жену С.А.Толстую, своего друга В.Г.Черткова и своего критика Н.Н.Страхова. И главная его забота была не о запрещенных цензурой, еще не опубликованных или не законченных художественных произведениях и религиозных сочинениях. Главной заботой был его дневник. Например, Толстой задумался о том, стоит ли оставлять для потомков записки его холостой жизни, в которых было так много откровений о грехах его молодости.

И решил, что стоит.

«Дневники мои прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, точно так же и в дневниках моей женатой жизни прошу уничтожить все то, обнародование чего могло бы быть неприятно кому-нибудь. Чертков обещал мне еще при жизни моей сделать это. И при его незаслуженной мною большой любви ко мне и большой нравственной чуткости, я уверен, что он сделает это прекрасно. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь: жизнь моя была обычная дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, – но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют…

А впрочем, пускай остаются мои дневники, как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить его».

Вот этого дневника холостой жизни не хватает в «левинской» части «Анны Карениной». В то же время по мере приближения черновиков к окончательному тексту Толстой сильно снижал образ Ордынцева-Левина. Из молодого красавца со свежим и румяным лицом, образца нравственности и добродетели, он становился немолодым мужчиной, много пожившим и пережившим. Он неприятен для окружающих своей «дикостью», «злобной застенчивостью», своим плохо скрываемым ущемленным самолюбием. И этот неприятный мужчина мечтает жениться на юной и чистой восемнадцатилетней девушке, у которой нет ни малейшего понятия о грехе…

Так это представляется в голове Левина. Но в действительности это совсем не так. Ведь Кити выросла не в пустыне. Она общалась со своими подругами, среди которых были и слушательницы первых в России женских курсов.

[о]:…сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по улицам, многие не приседали и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей.

«1 ноября 1872 г. в Москве открылись Высшие женские курсы профессора В.И.Герье (1837–1919), – пишет комментатор Эдуард Бабаев, – имевшие целью „дать девицам, окончившим гимназический или институтский курс, возможность продолжать образование“. На курсах Герье они изучали русскую и всеобщую литературу, русскую и всеобщую историю, историю искусства и цивилизации, физику, иностранные языки, математику и гигиену (Голос. 1873. № 119. 1 мая)».