Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Однажды вечером я сидел в гостях у своего друга Саши Жукова. Зазвонил телефон, позвали меня. Это моя мама звонила. Она сказала мне, что Россельсы, Владимир Михайлович и Елена Юрьевна, прислали ужасную телеграмму: «Мы не считаем себя вашими друзьями и даже знакомыми», во как. Перед тем, как рассказать, в чем там дело, я тоже могу сказать – «во как!». Непонятно, зачем мама звонила мне, я ведь вернулся бы домой через час, ну, через два. Странное – но, увы, обычное – желание освободиться от неприятного переживания, как бы переложив его на чужие плечи. Кажется, у психологов это называется «контейнирование». Проще говоря, использовать ближнего своего в качестве помойного ведра.

История была такая. Россельсы, с которыми мы очень дружили на даче и в Москве тоже, любили разных необычных людей. Однажды они приютили у себя какого-то бурятского травника, он же тибетский лекарь, он же чуть ли не шаман, как все вокруг шептали. Никаким шаманом он, конечно, не был. Он был типичным травознаем-врачевателем. Таких в Москве в то время было много, но он был откуда-то из Забайкалья. А мама тогда все-таки надеялась папу как-то вылечить, как-то вытащить. Даже не вытащить, а хотя бы стащить в сторону с той дороги, по которой он, увы-увы, спускался вниз после стольких-то сосудистых нарушений. При этом, надо сказать, он еще писал. Иногда публиковал маленькие рецензии. Помню, написал рецензию на сборник воспоминаний о Светлове, которого прекрасно знал.

Итак, мама привела папу к этому бурятскому лекарю, которому Россельсы устроили нечто вроде частного приема в Москве. Это было модно, и интеллигентные люди охотно несли свои червонцы, а то и четвертаки таким вот представителям маргинальной медицины. Папа был ужасно возмущен этим визитом. И дело было отнюдь не в десяти рублях, которые надо было заплатить. Мы были не бедны, а на общем советском фоне – более чем обеспечены. Дело было в том, что этот травознай совершенно не стал выслушивать ни папу, ни маму, которая наивно принесла ему целую пачку врачебных выписок, рентгеновских снимков, энцефалограмм и анализов. «Не надо, – сказал он. – Мы по пульсу узнаём всю болезню». Пощупал пульс и сказал буквально следующее (папа, вернувшись, рассказал, а мама подтвердила): «У тебя на правой ноге палец болел, ты думал – обутка жмет. А это ревматизма была. Ревматизма в почку пошла, а от почки вся болезня». Сказав это, выгреб из одного пакетика примерно наперсток зеленого травяного порошка, а из другого – столько же желтого травяного порошка. Смешал их на листочке бумаги, завернул и сказал: «Пей с утра на воде по маленькой крошке, и все пройдет». В коридоре меж тем толпилось довольно много весьма интеллигентных людей, которые готовы были отдать свою десятку в обмен на эту хрень.

Папа не удержался и написал об этом коротенький юмористический рассказ, который по несчастной случайности опубликовали в журнале «Крокодил». Готов побиться о заклад, что никто на свете, кроме самих Россельсов, не догадался, кто был прототипом этого старого шарлатана, и никому не было дела до этой истории. Но наша дачная компания решила, что это чуть ли не публичный донос и что старика этого, а также всех, кто его пригревал, могут в лучшем случае выслать из Москвы по этапу, а в худшем вообще арестовать. Разумеется, ничего подобного в реальности не было. Но буря в этом стакане воды, то есть в нашей дачно-поселковой компании, поднялась. Не во всей компании, конечно. У нас на даче было как минимум три больших компании, которые практически не смешивались. Поэтому в двух других компаниях об этом просто не знали. Но все равно было очень неприятно.

Я был целиком на стороне папы. Во-первых, я возмущался шарлатанством. Во-вторых, я знал, что писательская профессия – это «все на продажу». А в-третьих, ради чьей-то частной обиды лишать тысячи (в случае с журналом «Крокодил» – миллионы) читателей веселого чтения? Это уж слишком.

Но потом я решил наоборот. Я решил, что, дружа с Россельсами и ценя их теплоту и человеческую отзывчивость, печатать этот рассказик не надо было бы. Это было лишнее именно потому, что мог обидеться всего лишь один человек. Ну, и его жена заодно. И хотя для остальных двух миллионов читателей журнала «Крокодил» это была всего лишь юмореска – ради этих двоих можно было бы и воздержаться.

Но что сделано, то сделано. И, думаю, не просто так. Это какое-то особое, чуть было не сказал – эстрадное, свойство души, которое было у моего папы. Бабушка Рита говорила мне: «Ради красного словца продаст мать и отца». Это чертово желание «сказануть», эдак выразиться, выкрикнуть, выпрыгнуть. Чтобы на тебя пусть на три минуты, а может быть, на три секунды обратил внимание весь зал. Что-то от циркового состязания клоунов или от эстрадного парада конферансье (по-нынешнему, что-то от конкурса стендаперов). Перехохмить, перешутить своего партнера, коллегу-оппонента, собеседника. И в топку этой эстрадной юмористики действительно могут невзначай попасть родные мама с папой.

Авот теперь я снова всё перерешил.