Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Когда бабушка приходила ко мне в Каретный, мы с ней пили чай, а потом отправлялись гулять.

Если дело было летом, то в сад «Эрмитаж», до которого было метров двести из подъезда направо. Там было чудесно. Кусты и деревья, аллейки и скамейки. Там были скульптуры Микеланджело «Умирающий раб» и «Восставший раб», «Венера Милосская», еще какая-то Венера – то ли Медицейская, то ли Книдская. Кажется, последняя. Разумеется, гипсовые. Много раз покрашенные густой блестящей краской – скорее всего, масляной, отчего они становились гораздо округлее, чем в первоначальном замысле. А еще там была настоящая мраморная ваза с настоящими мраморными барельефами, изображающими какое-то античное театральное шествие. Но в сад «Эрмитаж» мы еще зайдем, когда переедем в новую квартиру. А пока это всего лишь воспоминание о бабушке, которое глупо было бы дробить хронологически. Нет, если бы я писал роман, тогда, конечно, другое дело. Но это не роман, а всего лишь попытка разобраться в подлинной жизни Дениса Кораблёва. А если учесть, что Денис Кораблёв появится, самое раннее, в 1959 году, – то надо набраться терпения.

Если же дело происходило зимой, то в саду «Эрмитаж» было скучно. Дорожки между клумб из-за снега делались узенькими, а статуи заколачивались в фанерные футляры. Из-за зимы и облетевших листьев сад волшебным образом вдруг становился очень маленьким. Поэтому зимой мы ходили в детский парк, который назывался «Краснопролетарский». Надо было перейти Садовое кольцо, потом небольшую поперечную улицу, а дальше идти либо по ней до официального, так сказать, парадного входа в парк, либо идти по Делегатской мимо очень красивого здания с колоннами и флигелями. В ворота все время въезжали и выезжали черные «Волги». Там был Совет министров РСФСР. Раньше там была Московская духовная академия, а сейчас Всероссийский музей декоративного искусства. И вот с этой Делегатской улицы (я почему-то уже тогда ненавидел все эти советские названия. Я же был тайный монархист и русофил. Краснопролетарская, Делегатская… Какой ужас. Я наслаждался тем, что живу в Каретном Ряду. Не «на», а именно «в») мы заходили в парк и шли на каток. Бабушка заставила меня кататься на коньках. Я робел, иногда падал, но кататься все-таки любил. Возвращался красный, обветренный, с чувством радости в руках, ногах и животе. А бабушка пыталась научить меня бегать на коньках как следует. Она стояла у края катка и кричала мне: «Раз-два, раз-два!» – и пригибалась, и махала руками, как настоящий конькобежец, который бежит на длинную дистанцию. Она так сильно махала руками и так властно покрикивала «и раз, и два!», что какой-то мальчишка уважительно спросил у меня: «А твоя бабушка тренер или мастер спорта?» Мне стало смешно, но я на всякий случай сказал: «Ну, вроде того».

У бабушки была смешная привычка, на которую обратила мое внимание именно мама. О ком бы ни зашла речь – об артисте, художнике, соседе, каком-нибудь политическом деятеле из газеты, короче говоря, если в разговоре упоминался мужчина, бабушка непременно спрашивала: «А кто его жена?» Мама бурчала что-то издевательское – что именно, я разобрать не мог, хотя понимал. Типа, сама, что ли, старая дура, хочешь занять это место?

Хочется сказать что-то вроде «люди бывают злы и несправедливы друг к другу и готовы вцепиться в любое больное место человека, как акулы, почуявшие кровь». Но зачем это говорить, все и так ясно.