Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Кажется, я понял, в чем тут дело. В чем секрет этой неудачи. Уж не в инсульте, во всяком случае. Потому что первый легкий инсульт у моего папы – скорее всего, даже не инсульт, а сильное «динамическое нарушение мозгового кровообращения» – случился летом, когда я перешел в десятый класс. Так что до этого у него было достаточно времени написать что-нибудь про повзрослевшего Кораблёва. Тем более что тогда он написал повесть о цирке и несколько вполне хороших, на мой взгляд, «взрослых» рассказов.

Но когда я учился в девятом или в десятом классе, папа вдруг сказал мне: «Ты знаешь, я хочу написать совершенно новую вещь. Я хочу написать повесть о молодежи».

Я не подал виду, но внутренне меня передернуло. Потому что для меня тогда, в 1966 или 1967 году, слова «повесть о молодежи» крепко связывалась с чем-то советским. «Молодежь на строительстве ГЭС». В общем, что-то соцреалистическое и до омерзения конъюнктурное. А я именно в эти годы был оголтелым антисоветчиком. Листовки клеил с требованиями «настоящей власти Советов». Дружил с ребятами из 16-й спецшколы, где была самая настоящая молодежная антисоветская организация! Не говоря уже о «Голосе Америки», самиздате и прочих диссидентских радостях. Наверное, мое неодобрительное изумление как-то отразилось на лице, потому что папа сказал, улыбнувшись и погладив меня по плечу: «О молодежи – в смысле о молодых людях. Совсем о других, не похожих на тебя и твоих девочек». Но я все равно как-то не верил. Молодые строители Братской ГЭС тоже не похожи на меня, моих одноклассников и наших девочек. Но папа продолжал: «О тех, кому тяжело и плохо, совсем плохо, понимаешь?» – «В смысле?» – я не понимал. «В смысле есть нечего и жить негде», – сказал папа. «А разве так бывает у нас в стране?» – очень удивился я.

Смешно! Я был антисоветчиком, но, если можно так выразиться, чисто политически и культурно, а не социально. Я был возмущен тем, что на выборах одна кандидатура, что не печатают Гумилева и Мандельштама, затирают каких-то поэтов, запрещают спектакли и фильмы и даже в букинистические магазины, представьте себе, не берут иностранные альбомы разных «абстракционистов». Но я совершенно не задумывался о том, что рядом существуют люди, такие же, извините, советские граждане, которым негде жить и нечего есть. Советская пропаганда, как я от нее ни отмахивался, все-таки хорошо промыла мне мозги насчет «уверенности в завтрашнем дне» и прочего социалистического благоденствия. Хотя в деревне рядом с поселком писателей были избы с земляными полами, и я туда пару раз заходил – и это в 1960-е годы, в тридцати пяти километрах от Москвы! Но можно всё видеть и ничего не понимать.

Папа рассказал мне, что хочет написать повесть, в которой действуют молодые хулиганы, дети нищих алкоголиков и юные, голодные потаскушки. «Девочка, которая идет за ужин», – говорил папа. Я не сразу понял, что это значит – «идет за ужин». А когда понял, у меня в голове все закувыркалось: даже с моими жалкими рубликами в кармане я могу чуть ли не раз в неделю кормить таких девочек ужином, а значит… О нет, ужас какой! Я запретил себе такие позорные мысли. Папа рассказывал: герои задуманной повести – мальчик, который связывается с ворами от отчаяния, и девочка, которая рожает на чердаке, потому что ее, беременную, выгнали из дома злобные родители. А парня, который сделал ей ребенка и обещал ее защищать, сажают. «Вот что-то вот такое», – сказал он и задумался. Жалко, что не написал.

Но мне интересно другое.

Наверное, в задуманную повесть о молодежи он тоже хотел перетащить свой опыт. Конечно, в Советском Союзе 1960-х были и бедняки, и хулиганы, и воришки, и шлюшонки. Но вот эта тема – явно из 1920-х – начала 1930-х, то есть воспоминания из его подросткового и раннего юношеского опыта. Потому что все эти персонажи не могли встречаться ему в его взрослой жизни актера, эстрадника, писателя. Это, как мне кажется, косвенно доказывает, что и в Кораблёва он вложил себя, а не переложил из меня в Кораблёва – а потом какое-то исчерпание опыта у него наступило. Ведь и вся его остальная проза, та, что кроме «Дениски», – это две повести и немногие рассказы о том, что на самом деле случилось или на самом деле было пережито – на войне и в цирке.

15. Писательский поселок

Вконце 1950-х папа, наверное, решил, что надо держаться поближе к писателям, хотя «Денискины рассказы» он еще не написал, но, может быть, уже задумал.