Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

(Там же, где он лица «устанавливает» по каким-то, одному ему ведомым законам, он допускает чудовищные оплошности: например, записывая жену брата Поля, Нини, в кухарки к Башкирцевым.) Единственный пространный комментарий он дает к факту поездки во Флоренцию, посчитав, как и я в начале, что торжества начались заранее. Кроме того, я выяснил, что по старинному флорентийскому счислению Микеланджело родился все-таки в 1474 году. И вообще в этом вопросе у Конье было много путаницы: в ее книге пишется о праздновании трехсотлетия со дня рождения Микеланджело, хотя праздновалось четырехсотлетие. Но это, безусловно, была описка, не замеченная французским редактором книги. Когда я сам окончательно запутался и не знал, какую же мне принять версию, а быть точным мне всегда хотелось, я решил прибегнуть к последнему способу для проверки истинной даты ее пребывания во Флоренции и таким образом истинной даты празднования четырехсотлетия великого художника. По записям 1874 года Мария с тетей приехала во Флоренцию 12 сентября, в первый день этих торжеств. Для нас же главное, что этот день был воскресеньем, что отмечено в ее дневнике.

Все года делятся на семь типов и называются по дням недели: «Год понедельника», «Год вторника» и так далее. Название берется по первому дню марта каждого года, именно марта потому, что бывают високосные года, где первые два месяца отличаются от общепринятого не високосного порядка, а первый день марта всегда один и тот же.

Воскресенье 12 сентября оказывается было в следующем 1875 году, это был «год понедельника». Тогда мне пришло в голову проверить все записи 1874 года, и открылась удивительная вещь: оказывается, что к 1874 году в напечатанном дневнике относится только одна запись, от 9 января, все остальные сделаны в 1875 году и довольно подробно описывают этот год с 24 июня по 28 декабря. По какой-то неясной причине, Колетт Конье этого не заметила. (Кстати, проверяя и другие года, я пришел к выводу, что Башкирцева никогда не ошибалась в днях недели, никакой рассеянности в этом вопросе у нее не было.)

Кому-то, надо полагать ее матери, надо было выкинуть весь 1874 год, а чтобы пропуск не так бросался в глаза, его заполнили текстами 1875 года, благо, и в том году, и в другом были поездки в Париж.

Но вернемся к последовательному рассказу.

Конец 1873 года и первую половину 1874 года семья проводит в Ницце.

Мария сильно изменилась. Если в прошлом году она ходила в «допотопном платьице, в короткой юбочке и бархатном казаке», то теперь, то теперь она может надеть тетино платье, и оно ей впору. Времена коротких юбочек ушли безвозвратно. Перед нами взрослая женщина, пережившая свою первую несчастную любовь.

Она еще не знает на кого перейдет ее любовь, но уже знает, что перейдет. Она в поиске объекта.

«Ничто не пропадает в этом мире. Когда перестают любить одного, привязанность немедленно переносят на другого, даже не сознавая этого, а когда думают, что никого не любят, — это просто ошибка» (Запись от 6 июля 1874 года. На самом деле от 6 июля 1875 года.)

Она буквально заставляет своих родственников покинуть ненавистную ей летом Ниццу. Как мы уже знаем, летом Ницца — пустыня. Общества нет, а значит, и нет никаких объектов.

Сначала они едут в Париж и поселяются в отеле «Скриб». Посещение магазинов, модисток, примерка платьев, поездка в Версаль, театры… А по ночам русские дамы досаждают всему отелю шумом в номере. Муся по ночам садится за рояль и принимается петь. Их видят в открытом окне полураздетыми и принимают за кокоток или актрис, что в общем одно и то же, и это возмущает Марию. Отношения в отеле становятся натянутыми и в конце концов им приходится переехать в другой отель, «Британские острова».

«Шум Парижа, этот громадный, как город, отель, со всем этим людом, вечно ходящим, говорящим, читающим, курящим, глазеющим, — голова идет кругом!»

Хотя эта перенесенная в 1874 год запись относится в следующему году, но впечатление от Парижа думается и сейчас именно такое.

Они в поисках летнего пристанища, Виши не устраивает старшую Башкирцеву, Спа, куда предлагают поехать, кажется провинциальной дырой, что, собственно, и соответствует действительности. Кстати, отношение к Бельгии, как к провинции, существует и до сих пор. Одни мои знакомые, живущие в Париже, купили дом в Брюсселе, столице Бельгии, потому что там недвижимость дешевле, но, несмотря на все старания главы семьи, не смогли жить там; их дочери считали Брюссель провинциальной дырой после Парижа, в котором они родились и выросли.