Подлинник речи. Современная армянская поэзия в переводах Георгия Кубатьяна

Покорные зову, как ранние всходы,
взметнулись небесные первые воды.

О, предапокалипсис! Там без убранства

лежавшие друг против друга пространства,

точь-в-точь малыши, что еще не проспались,

сосали в луч света просунутый палец.

Я тоже в той теми сплошной обретался,

себя осязал, но найти не пытался,

едва трепыхался, бессильный, дебильный,

покуда меня свет не залил обильный.

И, как погруженные в сумрак зловещий,

с собой лишь при свете знакомятся вещи,

вот так же и я, прах убогий, скудельный,

кружил среди вод в пустоте беспредельной,

покуда меня не коснулся лучами

и не подхватил, разгоняя печали,

и вниз не метнул и — без роздыха — кверху

свет. Робко меняя за вехою веху,

я с неба души снял покровы; теперь я

стал виден вам, и, сам отчасти не веря,
мерцая под стать отраженному свету,

я преобразился не сразу, не вдруг

в светило и слов небольшую планету.

«У нас на земле…»

А у нас на земле свет ныне — как олень на зеленых холмах.
Только вот отчего на царской этой ловитве
нет среди нас Младшего царевича —
лучшего в наших краях охотника,
самого меткого,
и отважного, и искуснейшего среди нас наводчика?

— Послушайте-ка, что я скажу.

Это я умолил господина — пускай хотя бы нынче
царевича с нами не будет, ибо в минуту,
когда рассвет строит свои козни,

наша краса и гордость является у водопоя,

но, только прицелится, его душат слезы,
он кладет руку на сердце, затягивает песню —
и распугивает дичь.

А однажды, когда венценосец накренил едва достигающий лба скипетр

и глянул ему в глаза,
он смутился и направил дротик
себе в грудь.

ПЛЕННИК ЯЗЫКА

Явились без поводырей
стезями раннего рассвета
и встали у моих дверей
с дарами слов, добытых где-то.
Что за слова! Рассеял их —
и вмиг утратил голос, имя,
а если вдруг примерил — вмиг
стал нем и наг перед своими.

Стоят, как нищие, и ждут,

что ты в ладошку им положишь.
А что ты дашь им, чем ты тут
достойно угостить их можешь,
чтоб соблюсти закон отцов?
Протянешь им сковороду
с поджаристою перепелкой,
а та воскреснет на беду
и в небо с живостью птенцов
взлетит и пропадет надолго.

— Мы ничего не просим, ни

надежды, ни питья с едою,
ты только двери распахни
в тысячелетье молодое,
ты только разгляди насквозь
чарующее море славы
и рыбу пойманную брось
обратно в воду: плавай, плавай.

Ты только подготовь, душа,

семь раз прошитые пелена
для первенца, для малыша,
лежащего столь просветленно
на водах; пленник языка,
ты только проследи всем сердцем
за тем единственным младенцем,
кто драгоценен, как строка,
его златую пуповину
льном слов своих, как полотенцем,
утри и обмотай слегка.

Рачья Тамразян