Подлинные сочинения Фелимона Кучера

– Очень важны, сэр. Почести второй степени удостаивается тот, кто первым ударит упавшего врага, раненого или невредимого. Полученное за это орлиное перо носится горизонтально, тело раскрашивается горизонтальными чёрными полосами. Чуть меньше почёта заслуживает ударивший раненого врага. За это не присуждается специального знака. Следующая по значимости почесть полагается за убийство врага.

– Странно, что убийство считается не самым важным в военном деле.

– А что здесь важного? Убить можно из укрытия; особой доблести такое убийство не требует. А вот ударить противника в бою – дело не из простых.

– Стало быть, за убийство ничего не присуждают? – уточнил я.

– Если враг убит из ружья, то победителю разрешается взять ружьё на танцы и выкрасить конец ствола в красный цвет. Ему также позволяется вырезать бизонье мясо со спины бизона, когда туша разделывается в лагере. Если же воин сразил врага стрелой, то во время танца он закрепляет стрелу в волосах, раскрасив её наполовину алой краской. Это не столько почесть, сколько отличительный знак. Люди должны видеть, кто что совершил… Последнее, что может быть связано с врагом, – это снятый скальп. Человеку, который снял с врага скальп, разрешается вымазать лицо алой краской и поверх неё нанести чёрные штрихи.

– Вы упоминали кражу лошадей. Считается ли это подвигом?

– Не знаю, подвиг для них это или просто естественная потребность пощекотать нервы. Конокрадство почти всегда сопряжено с риском, так как можно угодить в лапы к врагу, а враги тут все без кембриджского воспитания – могут пальцы отрезать, могут голову оторвать, могут разрубить на кусочки и скормить собакам. Поход за лошадьми – опасное занятие. Человек, угнавший лошадей, во время праздника раскрашивает своё тело следами копыт и обматывает вокруг своего пояса верёвку. Кроме того, ему позволяется рисовать следы копыт на своей лошади…

Пьер Оторванное Ухо сидел поблизости и тоже слушал Питерсона, но не вмешивался в разговор. Его скуластое лицо ничего не выражало, лишь несколько раз он оскалил белые зубы, звучно щёлкнув ими, но к чему относился его оскал, сказать было невозможно.

После возобновления похода мы быстро достигли Арканзаса. Река текла шумно и широко. Один из песчаных берегов его был покрыт ивами и низкими тополями. На другой стороне раскинулась равнина, и взор привольно блуждал по цветистым полянам, которые перемежались с лёгкими возвышениями, покрытыми кустарником и рощицами. Неподалёку от реки мы проехали мимо останков лагеря, который незадолго до нас покинул отряд Оседжей. Из земли торчали гибкие шесты, согнутые наподобие лука, переплетённые ветвями и сучьями, покрытые корой и шкурами.

Кто знаком с индейскими обычаями, тот легко узнаёт по внешнему виду и конструкции, к какому племени принадлежат жилища и с каким намерением блуждает стоявший тут отряд дикарей, то есть на охоту прошли индейцы или на войну. Пьер показал нам палатку, в которой проходил совет вождей, и хорошо утоптанное место, где, по словам метиса, исполнялись танцы.

Часа три спустя мы достигли места, где недавно стояла рота ренджеров. Кострища ещё дымились. По мнению Пьера, мы отставали от роты примерно на день пути. Неподалёку струился светлый ручей, густо рос дикий горох, очень хороший для кормления лошадей, и мы остановились на ночлег.

Вскоре послышались крики, и мы разглядели Графа со всей его свитой. Они выезжали из леса и направлялись к нам. Мы радостно поприветствовали его.

– Что случилось, Граф? Вы передумали?

– Мы наткнулись на четыре оскальпированных трупа, господа! – замахал руками Диксон.

Итак, Граф убедился в том, что путешествие с таким малым числом людей было опасным, и решил догнать нас. На их удачу, они успели найти нас до наступления ночи. Проведи они одну ночь в степи, наверняка остались бы без лошадей, а то и без скальпов.

Рано утром 12 сентября в наш лагерь приехали два индейца из племени Крик. Они возвращались от ренджеров, куда их посылал комендант форта Гибсон с приказом командиру роты дождаться нас. Индейцы сообщили, что покинули ренджеров не более двенадцати часов тому назад, что рота стояла близ Арканзаса и что в том месте было полным-полно дичи. Узнав об этом, мы оживились и исполнились новыми силами. Несмотря на палящее солнце, мы сразу двинулись в указанном направлении.

Я часто заглядывался на Графа и его индейского спутника. Сам Дик Диксон ездил верхом прекрасно и очень, как я уже успел отметить, смело и красиво. Он любил горячить коня и скакал со всей выразительностью своенравного молодечества, красуясь и позволяя другим полюбоваться. На нём была замечательная охотничья куртка яркого пурпура из выделанной оленьей шкуры, превосходно вышитая пёстрыми шёлковыми нитями. Похоже было, что куртка та была сделана какой-то красавицей-индеанкой, постаравшейся вложить в изделие всю страсть любви к своему возлюбленному. Но теперь эту куртку носил Граф, купив её в агентстве. На нём также были кожаные штаны, мокасины, шапка и двуствольное ружьё за спиной. Весь облик Диксона, сидевшего на разгорячённом коне, был восхитителен.