Подлинные сочинения Фелимона Кучера

Что до молодого Оседжа, то он всегда ехал следом за Графом на красивом коне, рыжая грива которого дико трепетала на скаку. Голова и грудь дикаря были обнажены, единственной одеждой его был кусок шкуры, перекинутый через чресла. В одной руке индеец держал ружьё, другой правил лошадью. Казалось, он был готов в любую минуту помчаться следом за Графом, куда бы тот ни приказал ехать.

Пылкий воображением, Граф уже представлял бездну приключений и дерзких подвигов, совершённых бок о бок с молодым индейцем на охотничьей земле Поуней.

Проехав несколько дальше, мы перебрались через глубокий ручей по крепкому мосту – остатку старой плотины бобров, не увидев, впрочем, никаких следов этого трудолюбивого семейства четвероногих строителей.

Около половины десятого мы сделали привал в лесу и пустили лошадей на свободный корм. Разложив огни, мы принесли воды из ближайшего ручья, и очень скоро наш французик сварил для нас кофе. Когда мы пили его, Горбушка указал на что-то. Мы все обернулись и увидели старого индейца-Оседжа. Дикарь приблизился к нам, подавая знаки, коими хотел сказать, что потерял свою лошадь.

– Он принадлежит к небольшому отряду Оседжей, который прошёл тут недавно, – объяснил Горбушка. – У него пропала лошадь.

– А может быть, он просто лазутчик, нанятый враждебно настроенными дикарями?

– Ерунда. Он почти совсем слепой, потому-то и кобылу свою упустил.

После завтрака все принялись развлекаться по своему усмотрению. Одни палили из ружей в цель; другие лежали и спали, укрывшись в густой тени и положив под голову седло; третьи разговаривали возле огня, и дым вился от костра сизой струйкой, утопая в широких ветвях. Лошади хватали дикий виноград, другие в наслаждении катались по земле.

Мы же устроились под высокими деревьями, которые своими прямыми и гладкими стволами напоминали колонны. Искристое солнце струилось сквозь прозрачные листья, расцвеченные осенней пестротой, и мне чудилось, что солнечные лучи скользили по раскрашенным окнам величественного готического собора, обрамлённого колоннами. В самом деле, во многих лесах царит какая-то торжественность и ощущается благоговение, которое во мне пробуждают такие же чувства, какие я испытывал во время посещения огромных церквей. В солнечных лучах клубилась золотистая пыль. Такая же дымка бывает в храме, когда его тёмное пространство пронизывается вдруг косыми солнечными полосками.

Около полудня звуки рожка пригласили нас к отъезду, и мы скоро собрались в дорогу, надеясь приехать в лагерь ренджеров ещё до наступления ночи. Он был от нас, если верить словам старого Оседжа, не более четырёх или пяти часов ходу.

Мы проехали одинокий пруд в лесу, покрытый водяными лилиями, прелестнейшими из всех, какие мне доводилось видеть за мою жизнь. Между лилиями шныряли сотни диких уток, сияя яркими цветами своих пышных перьев. Затем мы спустились к берегу Арканзаса, где следы бесчисленных подков, уходящих в воду, ясно указывали на недавнюю переправу охотничьего отряда Оседжей, которые шли на равнины к бизонам.

Мы напоили наших коней и некоторое время шли вдоль берега; наконец, завернули к степи, где приметили далёкий дым. Этот дым заставил нас ускорить бег наших лошадей, маня очевидной близостью бивуака. Вытягиваясь по тропинке, мы примчались к лугу, где паслись несколько лошадей. Но это оказались лошади вовсе не наших ренджеров, к которым мы так усердно торопились.

Чуть впереди возникла деревня Оседжей на берегу Арканзаса. Наше появление наделало много шума. Старики толпами повалили к нам, брали каждого из нас за руку, здороваясь. Женщины и дети жались друг к другу, собираясь кучками. Они бросали в нашу сторону робкие взгляды и посмеивались, общаясь между собой шёпотом. Молодёжь со всей деревни, как нам объяснили, отправилась на охоту, поэтому в деревне остались только старики и женщины с детьми.

Тут Питерсон, не сходя с лошади, обратился к индейцам. Он объяснил цель предпринятой им поездки и возложенных на него обязанностей.