Подлодки адмирала Макарова

— Ваше высокоблагородие! — старпом, прибалтийский немец Конрад Карлович Ланге, ссыпался в центральный пост под утро, орошенный брызгами, с солеными мокрыми усами и бакенбардами. — Разрешите доложить. Видимость не менее двух миль. На горизонте пара дымов. Под перископ опасаюсь — остатние льдинки плавают.

— Штурман, сколько до Босфора?

— Сто десять миль прошли, ваше высокоблагородие. Стало быть, сто восемьдесят пять впереди.

Берг поднялся на мостик. В марте не верится, что Черное море — место русских курортов. Помощник не ошибся. Дым на левом траверзе можно не брать в расчет. А судно прямо по курсу, если оно направляется в Одессу, Крым или Керченский пролив, непременно увидит «Катрана». В водяных валах, перекатывающихся через палубу и окатывающих вахтенного мириадами капель, льдин не видно. Но если остались, перископу хватит и одной.

— К погружению стоять!

После задрайки люка капитан спросил у старпома:

— Господин лейтенант, ваши действия для выполнения задачи быстрого и скрытного выхода к Босфору?

— Для совершенной скрытности погружаемся на шестьдесят футов и идем до темноты со скоростью три узла.

— Отставить. Через десять часов «Катран» полностью разрядит аккумуляторы. Пока вода закипит, дрейфовать прикажете?

— Никак нет. Последние два часа под перископом и духовой трубой на электричестве.

— Кто нас под воду гонит, Конрад Карлович? Можем принять балласт и нырять лишь в близости судов, ненадолго и не выстуживая котел.

— Ваше высокоблагородие, пока в пределах пяти миль нет парусов, дозвольте на девяносто футов нырнуть, корпус проверить.

— Дельно. Приступайте.

Проектно лодка должна до ста пятидесяти держать и поболее. Рабочая глубина в тридцать ярдов укроет от взрывов снарядов и под килем броненосца позволит вместиться.

— Осмотреться в отсеках!

«Катран» не подвел. Нарастание давления, почти в три раза большего, чем у поверхности воды, он перенес, как цирковой богатырь, разминающийся двухпудовой гирей с кряхтением и усмешкой в усы — коли нужно, возьму на бицепс еще полстолько.

— Всплытие на перископную глубину!

Боцман приподнял рубку над водой, в перископ показались мачты и трубы. Скоро винты парохода почуял и слухач. Берг велел офицерам также глядеть. В мирное время задача лишь в избежании столкновения.

— Вообразите, господа офицеры, перед нами броненосный турецкий корабль. Да и встреча с торговым судном не к добру, оно может в рубку ударить или канонерки навести.

— Ваше высокоблагородие, мы за торговцами охотиться будем, если война? Мы ж не надводный корабль, предупредительный выстрел нечем делать.

— Пока ничего не могу сказать, господин лейтенант. Особых приказов на сей счет не поступало.

— Запросите, ваше высокоблагородие. Они христиан режут без огляда на мораль, правила и соглашения. Руки чешутся им в суп свинину подбросить.

— Помните, лейтенант, мы на Русском императорском флоте. Ежели противник ведет себя, как дикарь, мы не вправе ему уподобляться, — искренне заявил Берг, в глубине души понимая, что война может переиначить обычаи.

Лодка нырнула, пропустила торговца с греческим флагом и продолжила свой путь, порой погружаясь в студеные глубины от любопытных глаз. К полудню следующего дня в перископ показались турецкий форт и маяк в створе пролива.

— Сколько ошибка в счислении, штурман?

— Полторы мили к востоку, ваше высокоблагородие. Дальше — турецкие воды. Куда маршрут прокладывать?

— В Мраморное море.

В лодке тишина, едва потревоженная электромоторами. После слов Берга показалось, даже моторы притихли. Боцманат на рулях глубины изумленно крутнул головой, но снова уставился на глубиномер — не его это дело, а начальственное. Капитана окружили офицеры.

— Приказ идти к Босфору, далее действовать по обстоятельствам, кои понуждают меня считать, что надобна разведка потайного прохода через пролив.

— Решительно невозможно, ваше высокоблагородие, — встал в позу гардемарин Синявин. — Турки всенепременно нас обнаружат, тогда скандал.

— В том и соль, чтобы скрытно просочиться, господа. Начнется война, надобно думать, как нанести урон в самом логове врага, а не о том, что через два месяца просить аттестацию в мичманы, — капитан пристально глянул на честолюбивого и не в меру осторожного гардемарина, тот сделал гордое и правильное лицо, но глаза отвел. — Если что, спишем на штурманскую ошибку. Слабо, братец, не на полторы, а на восемьдесят миль напортачить? В действительности же в проливе нельзя и на длину лодки оплошать.

Кроме ставшего в оппозицию Синявина, остальные офицеры переглядывались.

— Вижу, господа, страшитесь в мирное время Босфор пройти. Как же тогда в военное, когда нас будет высматривать каждая пара глаз и в воду стрелять каждая мортира?

— Стало быть, нужно, господа, — заключил старпом. — Штурман, выдержите тридцать миль на глубине, не воткнув нас в берег?

Мичман поправил запотевшие от напряжения очки.

— В проливе, господа, есть глубинные течения в обе стороны. Хотя бы раз в час придется поднять перископ. Дай бог, не попадем под парусник.