Подмосковная ночь

Он ловким движением вскочил в седло и двинулся прочь. Опалин проводил Зайцева взглядом, полным зависти. Если он чему и завидовал, так умению хорошо ездить верхом. И лошадь, как назло, была именно той масти, которая ему больше всего нравилась – в яблоках.

Опалин вернулся в усадьбу, позвал Свешникова и велел приготовить телегу для поездки в деревню. Пока Иван ждал у себя, к нему заглянула Лидия Константиновна, неся в руках старый дырявый сапог с отрезанным голенищем.

– Вы просили поискать обувь Сергея Ивановича… Это то, что я нашла. Больше ничего нет.

Опалин взял сапог, отпустил учительницу и измерил подошву пальцами. По его расчетам выходило, что обладатель этих сапог вполне мог топтаться у него под окном в вечер приезда. Размер, во всяком случае, был примерно такой, какой он искал. Но Иван поостерегся делать из этого далеко идущие выводы, потому что размер был ходовой и потому, что отдельные фрагменты целого, которыми он располагал, никак не складывались в стройную картину. Отпечатки Кирюхи Опалин уже видел и сделал вывод, что тот никак не мог стоять под окном – во-первых, нога у батрака была значительно больше, а во-вторых, он носил лапти. Отложив сапог, Опалин поднял голову и тут только заметил, что из сада в комнату заглядывает какой-то человек. Это был Вукол, владелец кинопередвижки, но смотрел он не на Опалина и не на сапог, а на рапиру, лежавшую на стуле, и вид у него при этом был озадаченный.

– Что, где-то видел ее прежде? – спросил Иван.

– Нет, нет! – поспешно ответил Вукол.

– А чего пришел-то?

– Мне комсомольцы овес обещали, а не дают, – ответил владелец кинопередвижки. – Ты тоже сказал, что я получу овес… Как же так?

Опалин понял, что Проскурин подставил его, и начал сердиться.

– Сейчас поедем в Николаевку, разберемся, – сказал он. – Но я тебе помогу только при одном условии: если скажешь, где видел эту штуку. – Он кивком указал на рапиру. – Не бойся, я тебя не выдам. Ну?

Вукол тяжело вздохнул.

– У Пантелея она была запрятана, – нехотя ответил он. – Я видел вчера, как он ее вытаскивал… По-моему, он рассердился, что я ее заметил.

Опалин задумался. Стало быть, Пантелей когда-то стащил из усадьбы рапиру, хранил ее у себя, а потом… А потом до него дошли слухи, что колдун вернулся. Мог ли Пантелей испугаться настолько, что решил вернуть рапиру хозяину, и принес ее обратно в усадьбу? Тем более что для него, если уж говорить начистоту, это была совершенно бесполезная вещь.

– Не капусту же ею рубить! – сказал Опалин вслух.

– А? – дернулся Вукол.

– Это я так, – успокоил его Иван. – Пошли, разберемся, что там с твоим овсом…

Увы, быстро разобраться не получилось, и на переговоры с комсомольцами и владельцем овса ушло несколько часов, которые Опалин предпочел бы потратить более плодотворным образом. Разобравшись с чужой проблемой, он пошел искать дочку кузнеца, которую ему в итоге указала жена Зайцева. Даша, опершись на изгородь, щелкала семечки, и он сразу же узнал в ней девушку, которую видел с завязанным пальцем в приемной у доктора Виноградова. Сейчас и с пальцами, судя по их проворным движениям, все было в порядке, и с самой Дашей. С длинной, до пояса, русой косой и приятными чертами свежего личика, она показалась Опалину настоящей красавицей. Даша стрельнула в его сторону светлыми глазами, и он насупился, чуя, что разговор выйдет не из легких.

– Ты Дарья, дочка кузнеца? Я должен пару вопросов тебе задать.

– Ну, задавай, коли должен, – ответила Даша и хихикнула.

– Знаешь Кирилла Снегирева?

– Кирюху-то? Знаю.

– Что сказать о нем можешь?

– А че о нем скажешь-то? Пристал, как репей.

– В усадьбу ты его послала?

– Я-то? Может, и послала. А тебе что?

– Зачем послала-то?

– А так.

Иван попытался ей втолковать, что подбивать другого человека влезть в чужой дом – преступление, но Даша только смеялась, сверкая прекрасными белыми зубами, и строила ему глазки.

– А если бы Кирюха там что-нибудь страшное увидел? Если бы с ним что-нибудь произошло?

– Ой, да ну и ладно, – ответила Даша, поведя округлым плечом. – Избавилась бы я от него, и то хорошо.

Здесь опять была та самая бессердечная деревенская логика, которую Опалин хорошо помнил и которую он от души ненавидел. Стать в деревне обузой, не имея при этом никакой поддержки, почти всегда означает пропасть ни за грош. На Кирюху Даша смотрела именно как на обузу, и ее совершенно искренне не волновало, что с ним может случиться. Чувствуя, что ничего больше от нее не добьется, Иван скрепя сердце попрощался и ушел.

Он заглянул к Пантелею. Кирюха следил во дворе за телятами, чтобы они не пожевали вывешенное на просушку белье. С деревенской точки зрения это считалось занятием, которое обычно поручают женщинам и детям, и Опалин увидел в нем новое унижение для батрака.

– Здорово, Кирюха, – сказал он.

– Эта… Ты зачем здесь? – спросил Кирюха, исподлобья глядя на него.

– Поговорить.

Кирюха вытер нос рукавом и недоверчиво уставился на собеседника. Опалин подумал, что мало кто приходил до него просто поговорить со Снегиревым, и тот был растерян, потому что не знал, как себя вести.