Поднебесная

Со временем он узнал, что о смерти его прежней госпожи написаны поэмы. Сияние, покинувшее мир, звезда, вернувшаяся на небеса, и тому подобные слова.

Е Лао не понимал поэзию. С другой стороны, позже, в своей оказавшейся очень долгой жизни, он рассказывал о ней, согреваясь в зимние ночи огнем, загоравшимся в глазах людей, когда они понимали, что он служил Вэнь Цзянь, опускался перед ней на колени, целовал подол ее одежды, слушал ее обращенные к нему слова.

К тому времени она уже стала легендой.

В то лето, когда пришли мятежники, его задача, как он ее понимал, была простой: сохранить порядок в одном небольшом доме, в одном хозяйстве, в мире, который потерял всякое представление о порядке и цивилизованности.

Он не слишком много думал об этом, занятый своими повседневными обязанностями, но однажды утром, осенью, вдруг осознал, что мужчины и женщины здесь, в поместье господина Шэнь Тая, полностью доверяют ему, полагаются на него, делают все, что он приказывал, по причинам, не имеющим отношения к рангу или к почтению.

Он сохранял им жизнь…

* * *

Теперь по ночам Капель просыпается в страхе, встревоженная звуками, которые оказывались совершенно обычными, случается ли это в маленькой придорожной гостинице или в более крупной городской, как сейчас.

Ей не нравится, что она так боится. Не такого она о себе мнения. Но время очень опасное, и она знает, что чувствует себя так не она одна.

Она жива и вообще что-то чувствует — и хорошо сознает это — только благодаря записке, посланной ей среди ночи. И еще благодаря тому, что два человека оказались настолько ей преданными.

И благодаря каньлиньским воинам, конечно.

Вероятно, ее собственная решительность тоже сыграла роль, но когда она оглядывается назад, на ту ночь, ей не кажется, что она чувствовала себя решительной. Она была в панике и действовала по наитию, повинуясь лишь инстинкту. Страху.

Разные мелочи, перемены в ее настроении в ту ночь, не отосланное письмо, или потерявшееся, или доставленное только утром (к этому времени уже было бы невозможно выбраться из города). От самых незначительных мелочей зависело, жить или умереть. От таких мыслей всю ночь не уснешь.

Теперь они кое-что узнали, здесь, в Чэньяо, на западе, о том, что произошло в Синане после их отъезда. Те два каньлиньских воина, которые все еще были с ней, знали способы добывать информацию даже во время войны. В то время, когда письма не доходили, всех коней с почтовых станций забрали военные, а любые новости имеют огромную ценность.

В частности, они узнали, что происходило в городском поместье недавно умершего первого министра Вэнь Чжоу, когда армия мятежников вошла в столицу.

Поэтому стоит ли удивляться, что она просыпается в ужасе от любых звуках в темноте или даже вовсе не спит?

Именно то, что она едва спаслась, что она здесь и жива, лишает ее покоя. Это, и еще осознание того, сколько людей погибло и какой жестокой смертью. Она знает имена. Помнит лица. Невозможно не думать о том, что бы сделали с ней, с любимой наложницей. Рассказывали тошнотворные истории, превосходящие все слухи о варварах за границами Катая.

Она сама родом из-за границы. Сардия — это маленькое, осаждаемое со всех сторон королевство, вечно ведущее войны и мирящееся с вторжениями. Все равно Капель никогда не слышала таких ужасных историй, как те, которые доходили из Синаня.

Синань, который остался позади только благодаря тому, что Тай послал записку среди ночи. Его вызвали во дворец, как она поняла со слов каньлиньских воинов. Вэнь Чжоу тоже вызвали.

Вот почему она занервничала в ту ночь. Он был с ней, когда пришло послание. Сидя на кровати и наблюдая, как он читал его при свете поспешно зажженной лампы, Капель поняла, что это не обычный вызов в Да-Мин. Те вызовы не приносили в такое время, и Чжоу не был так сильно взволнован.

Он поспешно оделся и сразу же ушел со стражниками, ничего не сказав — ни слова — ни ей, никому. Это тоже вызывало тревогу. Он сжег это послание, иначе она бы подобрала его и прочла, как только осталась одна.

Через какое-то время — время в ту ночь смазалось — пришел Хвань с еще одним письмом, на этот раз адресованным ей самой.

Он мог легко подождать до утра. И тогда все было бы иначе. Или эту записку ей совсем не доставили бы.

Ее принес Цинь, нищий калека с улицы.

Она поняла, и это до сих пор вызывало ее уважение, что он не доверил его никому. Заплатил монетами пьяному торговцу (а он-то почему находился на улице, шел мимо, так поздно?) за то, чтобы тот отнес его — отнес на руках! — так далеко, вокруг всей усадьбы, к главным воротам. И стоял там, на больных ногах, колотя в ворота и крича, пока кто-то, заспанный и сердитый, не вышел к нему.

А потом он потребовал, громко, яростно, не отступая, чтобы к нему вызвали Хваня, и никого кроме Хваня.

Невероятно (еще один источник страха в ее воображении), но его не побили и не прогнали. Хвань, который не спал с тех пор, как ускакал его хозяин, вышел посмотреть, что там за шум.

Шум.