Поднять на смех!

Промолвил Павлин: «Я — отрада для глаз,
А друг мой Соловушка — радость для слуха».
Сказала Лиса: «Ни пера вам, ни пуха,
На вкус лишь могу я оценивать вас!»

СЛОВО

Испокон веков всесильно слово,
И в подлунном мире потому
Души озарять ему не ново
Иль, напротив, погружать во тьму.

РАННЯЯ СТАРОСТЬ

Швырял на утехи он деньги когда-то,
Превратной судьбы не предвидя коварства.
И лучшие годы ушли без возврата,
И тратит он деньги теперь на лекарства.

ГОРЬКОЕ ЛЕКАРСТВО

Я не слишком сведущ в медицине,
Но в горах внушили мне давно:
Если у лекарства вкус полыни,
Есть надежда, исцелит оно.

ОБИДА МЕРИНА

Знал в жизни мерин —
Старый водовоз —
Бескормицу, побои и мороз,
Но умер от обиды
Старый мерин,
Когда узнал однажды вечерком
О том, что недотепой-ишаком
Его хозяин заменить намерен.

ЧУЖАЯ СТРОКА

Сказал стихотворец: «Была не была», —
И строчку чужую в строфу свою вставил.
Корили его: «Ты себя обезглавил».
«Зато, — он ответил, — строфа ожила!»

ПУТЬ К ИСТИНЕ

«Путь к истине, что лезвие клинка» —
Так на эфесах некогда писалось.
Был несогласен с этим я, пока
Мне кривда на пути не повстречалась.

КОМУ ЧТО

Щит мечу предпочитает трус,
А для болтуна под небосводом
Выше, чем прославленный Эльбрус,
Местная трибуна с микрофоном.

КРАЙНОСТИ

Как молния, ты мне слепила очи,
Огнем сжигала среди черной ночи,
Дышала стужей вечной мерзлоты,
И одного не знал я — теплоты.

НЕПОКОРЕННЫЕ

Ученый муж изрек: «Покорена природа!»
А я, немало видевший за век,
Сказал в ответ: «Да здравствует свобода
Лесов и гор, пустынь, полей и рек!»

Перевод с кабардинского Я. Козловского.

ГРИГОРИЙ ЛУЧ

РЫБЬЯ ЧЕШУЯ

Солнышко в зените будто тает, как шматок масла. Кажется, солнечные лучи насквозь пробивают фуражку. Иван вытирает пот со лба, даже рукав у него взмок.

В такую жару посидеть бы в прохладе, в тени деревьев… Кому-то это и можно, а Ивану нельзя. Он не только что днем покоя не знает — и ночью не высыпается. Совсем времени не хватает. Иван строит себе новый — кирпичный — дом.

— Углы поднимайте по отвесу! Цемент не просыпайте! Гвозди берегите! Я ж вам живые деньги плачу, а деньги не рыбья чешуя! — покрикивает он.

И откуда он взял эту поговорку, неизвестно. Иван спешит к самосвалу, открывает дверь и плюхается на сиденье.

— Валяй! — бросает он, не глядя на шофера.

Через полтора часа самосвал возвращается, груженный кирпичом. Каменщики принимаются разгружать машину.

— Ты другой раз по ухабам-то полегче, не то весь кирпич мне перебьешь. Я ж не фальшивыми деньгами плачу! Не рыбьей чешуей!

Вразумив шофера, хозяин идет к плотникам.

Те, несмотря на жару, старательно пилят, исправно строгают, тюкают топорами. Хотят скорее закончить, чтобы Иван жил в новом, просторном доме. Хотя и прежний дом был — загляденье. Видно, Иван решил жить еще просторнее, хотя и семья у него небольшая. А может, просто хочет утереть носы односельчанам: вот, мол, каков дворец у меня!

— Много с краев доски снимаете, добро в стружку переводите! Размахались! Дерево, оно же денег стоит, а деньги — это вам не рыбья чешуя! — поругивает плотников Иван.

Уже начали крыть крышу. Хозяин привез кровельное железо — блестящее, оцинкованное. Не надо будет красить. Пускай на солнце зеркалом светится.

Жестянщики поднимают железо на крышу, а Иван и тут учит их уму-разуму:

— Лишку не режьте. Куда куски-то пойдут? Это ж выброшенные деньги. А деньги — это ж, понимать надо, не рыбья чешуя…

И что прилепилась к нему эта поговорка, как банный лист!..

Вот так в конце концов посреди деревни и вырос дом. Особняк, вилла! С любопытством, а то и с завистью смотрят на него сельчане.