— Иначе ее на планете нынче никто и не называет. На нее молятся, как на нас с тобой. Люди искренне убеждены в том, что ее с тобой чувства взаимны.
— Сюзи! — возмущенно выкрикнул Затонов. — Она же ребенок!
— Только по твоим устаревшим меркам, — спокойно ответила Богиня, — попробуй понять, что на Наташке живут именно по тем правилам, которые мы же сами составили и сделали не обсуждаемыми в принципе законами. Не просто живут — всему народу нравятся эти правила. От рядовых рабочих до императоров. А почти всесильный церковный аппарат строго следит за отсутствием отклонений в выполнении этих законов.
— Подожди, — он помотал головой и с подозрением посмотрел на жену, — ты что, сама толкаешь меня на измену?!
— Да какая это, к чертям измена?! — возмутилась Сюзанна. — Просто я попробовала примерить моральные принципы женщин Наташки на себя и поняла, что это хорошо! — на очередной вопросительный взгляд мужа пояснила: — В семье все прекрасно для жены, что хочется мужу, при условии, что он ее искренне любит.
— Мне с тобой и так хорошо!
— Но твоему новому телу меня одной мало, — негромко, достаточно мягко, но настойчиво сказала жена. Потом вскинулась: — Пашка, я когда-нибудь желала тебе плохого? — потом совсем тихо добавила: — Уж лучше эта чистая душой девочка, чем какая-нибудь там… Мне Сабинка самой нравится, — еще помолчала и добила: — Неужели сам не понял, что она, возможно, единственная на всей Наташке, кто в тебе в первую очередь человека видит, а не Бога.
— Человека? — переспросил Затонов и задумался. Потом, смиряясь перед теперь уже неизбежным, все-таки добавил: — Ну а кто ей генеральскую форму разрешил носить и допуск к совершенно секретным документам дал?
— Думаешь у тебя одного нынче безранговый доступ в сеть с правом отдавать любые распоряжения народу Наташки?
Вот на это Затонову ответить было нечего — заслуг в создании модификантов у жены было как бы ни больше чем у него самого. А, следовательно, и прав…
Сабина появилась часа через два с чем-то завернутым в детское одеяльце. Бросила восторженно-любящий и, в тоже время, сейчас какой-то извиняющийся взгляд на Создателя, и положила на колени Сюзанне свою маленькую ношу. Заглушенный чих, и из одеяльца вылез серый пушистый комочек.
— Покорми его теперь ты, — девушка протянула Богине бутылочку с соской, — малыш пока только меня видел, — довольно посмотрела, как женщина кормит котенка и… без тени сомнения в своем праве устроилась на коленях Затонова.
Тот вздохнул, чуть прижал Сабину к себе, погладил по плечу и заявил:
— Никогда не любил кошек.
— Но это же не кошка! — вскинулась девушка.
— Котенок, — пожал плечами Создатель, — какая разница?
— Котенок, — в этот раз согласилась она, и тут же добавила: — Королевского зверя. Он будет беззаветно слушаться только нас с Сюзанной, но тебя, Пашенька, он тоже полюбит. Дай ему имя, пожалуйста.
Затонова сначала весьма поразило, как естественно в ее устах и с какой любовью было произнесено его имя. Похоже, для девушки церковного запрета уже не существовало в принципе. Потом только вдумался в ее слова. Проверка в сети показала, что королевскими зверями в Европе называют гепардов. После приваживания они становится, вероятно, лучшими на Наташке телохранителями. После людей, конечно. В Америке гепарды не водились. Не перенесли похолодание? Гребаное "бутылочное горлышко"*, унесшее, как ныне известно из истории Наташки, тысячи человеческих жизней? Затонов тяжело вздохнул — виноват в смерти этих тысяч был именно он и никто другой.
— Божья доля, — протянула Сюзанна, по лицу мужа читающая его мысли.
— Я настолько для тебя прозрачен? — спокойно спросил он.
— Пройдет год-другой, и Сабинка тоже научится. Мы же суперы…
— Годится, — пробурчал Павел. Вот лень ему было выдумывать имя для котенка.
Поселили Супера в корзинке. Не биопластиковой, а сплетенной из ивовых прутиков кем-то из верующих на планете и в тот же день присланной попутным транспортом на базу. Из чего Создатель сделал закономерный вывод, что жизнь его самого и его семьи за пределами этой маленькой подлунной долины, прозрачна для всей Наташки.
Ночью Супер долго дожидался, когда наконец-то хозяева затихнут на своей огромной постели, то подремывая на свернутом одеяльце, то вскидываясь от громких радостных стонов женщин. Выбрался из корзинки, по витиеватой резьбе кроватной ножки забрался наверх, полизал ладонь одной любимой, осторожно, втянув коготки насколько можно, перебрался через грозного владетеля и, довольно свернувшись клубком, устроился на груди другой хозяйки, тут же почувствовав, как ее ладошка ласково погладила его по шерстке.
****