Подольские курсанты

Еще не веря в спасение, Люся попыталась выбраться из окопа. За бруствером ее взгляду открылась жуткая картина: весь передний край был перепахан немецкой артиллерией, весь берег был покрыт дымящимися воронками. Тут и там проступали признаки еще недавно существовавшей фортификационной линии. Заваленные землей, торчали разрушенные перекрытия блиндажей, змеились обрывки колючей проволоки, виднелись противотанковые ружья. И – шинели. Словно разорванные и раскиданные в злобном порыве клочья грязной бумаги, они виднелись повсюду…

Люся машинально начала было считать убитых, но вскоре сбилась и в ужасе бросила свою затею. Она перевела взгляд на переправу и неожиданно осознала, что все только начинается. Закончившийся артобстрел был прелюдией к предстоящему главному сражению. Там, на дальнем берегу, за дымовой завесой, повисшей над рекой, немцы готовили атаку. Ее будущая мощь угадывалась в неспешном на первый взгляд движении техники и живой силы. Фашисты как будто примерялись, готовя решающий бросок на эту сторону. А что же мы?

Люся оглянулась на свой окоп. Здесь закипала жизнь: один за другим сновали бойцы, раздавались команды, устанавливались в гнезда пулеметы и противотанковые расчеты. Рубеж готовился к бою. Позади, на замаскированных высотах, по-прежнему угадывались артиллерийские доты с укрытыми в них орудиями. Нет, и на этот раз не будет врагу пощады! Есть еще чем ответить!

Неожиданно в повисшей тишине Люся расслышала знакомое имя. Кто-то совсем рядом звал Яхина. Девушка разглядела знакомого старшину Сироткина. Тот, по пояс высунувшись из окопа, махал рукой в сторону переправы.

Люся сразу узнала Раиля. Его силуэт в длиннополой шинели виднелся у самой реки. Яхин метнулся от одной опоры к другой и на какое-то мгновение исчез из виду. В это время на мост въезжали немцы.

У Люси захолонуло в груди. Она вдруг отчетливо представила, что может случиться там, в отдалении. Тревога и щемящая боль охватили ее. Вспомнился смущенный взгляд Раиля и его букет, который она до сих пор хранит, как самую дорогую память. И то его предложение…

Вдруг на мосту раздался грохот. Она не сразу поняла, что это, но практически тут же почувствовала, что с Раилем случилась беда. Не считаясь с опасностью, Люся выскочила из окопа и уже на бегу разглядела чадящий факел немецкого бронетранспортера и мечущихся в панике саперов. Она еще пыталась увидеть его, но все расплывалось и прыгало от быстрого движения. А потом ударил вражеский пулемет. То, что он бил именно по ней, Люся поняла, как только увидела прямо перед собой частую дорожку свинцовой трассы. Вторая очередь прошла над ее головой, Люся упала за серый бугорок солдатской шинели и замерла.

Прошла целая вечность одной минуты, пока с нашей стороны не ударили в ответ. Мерный, как стук тяжелого мотора, рокот «максима» заставил Люсю поднять голову. До моста оставалось не больше ста метров. И только сейчас она разглядела своего Яхина – безжизненное тело на самой середине деревянного настила. Она сжала зубы и, вскочив на ноги, бросилась навстречу невидимой пулеметной трассе.

Это было настоящее чудо: она смогла добежать до него. Почему-то именно в этот момент немцы прекратили стрельбу. Замолчали и наши. Стороны словно сговорились не мешать Люсе. Но она уже не слышала и не понимала, что происходит вокруг. Только одна мысль жгла сердце: жив ли Раиль? Она бросилась к обернутому горелой шинелью телу, перевернула его на спину. На вымазанном землей лице проступала неестественная белизна. Запекшаяся на щеке почерневшая кровь еще больше оттеняла страшную печать случившегося. Люся откинула полу пропахшей дымом шинели и припала к его груди:

– Яхин, миленький, очнись! Ты слышишь меня? Я согласна! Согласна!

Так и не расслышав сердечного ответа, она запрокинула лицо к небу и громко зарыдала.

Почти тут же с обеих сторон ударила артиллерия – началась немецкая атака.

Люся не помнила, как очутилась в воде, не помнила, сколько там пробыла. Очнулась она, когда чьи-то руки тянули ее, мокрую и замерзшую, на берег. Потом ее укутали в сухую шинель и принесли в блиндаж. При свете коптилки она узнала старшину Сироткина. Он протягивал ей фляжку и сочувственно качал головой:

– На-ка, выпей, а то, не дай бог, заболеешь. Нашла время купаться. – На его лице показалась ободряющая улыбка. – И то сказать, чудом спасли, так уже чего теперь – надо выживать…

Люся сделала обжигающий глоток. Спирт мгновенно растекся по жилам, наполняя внутренности непривычным жаром, перехватило дыхание, заслезились глаза.

– Ничего-ничего, все на пользу. – Старшина поднялся и двинулся к выходу.

Люся задержала его у двери:

– Где он?

Старшина потупил взгляд и буркнул себе под ноги:

– Там, где и все.

Люся вскочила с лежанки, оттолкнула Сироткина и первой выскочила из блиндажа.

Над рекой сгущались сумерки, еще одни сутки жестокого противостояния подходили к концу. Изредка раздавались пулеметные очереди, гулко ухали одиночные выстрелы полевых орудий. Покоя не предвиделось ни днем, ни ночью.