ПОДОНОК

– В аварию попал – перелом позвоночника.

Бабка запричитала, заголосила, крестится начала, будто Вадим умер. Я ее не перебивала, дала высказаться и отпричитаться. Она банку пол-литровую на стол поставила.

– Да вот молока ему принесла. Он – парень хороший, всегда помогал мне после смерти Павлика моего. То калитку починить, то крышу засмолить, иногда с центра привозил, что попрошу. Золотые руки у него и сердце. Евсеевна, конечно, гадина, не могла парню нормальное жилье оставить. Лачугу какую-то подсунула, а полдома уродам этим продала, ни тишины от них, ни покоя. Бухают с утра до вечера и музыку свою дебильную крутят. Ох. Не говорят так о покойниках, но бог ей судья. Единственные племянники, у самой детей не было, и вот так бросила мальчишек ни с чем. Куды только деньги все подевала? Хотя там денег кот наплакал.

– Мальчишек?

– Да, у Вадика брат есть маленький, в детдоме он. Социалка забрала, когда отец умер.

Внутри становилось еще противней, там теперь когтями уже не кошки скребли, а твари какие-то. Огромные, косматые и алчные монстры, ничего общего с совестью они не имели, либо она мутировала в этих диких уродов, жаждущих сожрать меня изнутри.

– Не отдали ему брата, сказали – жилья нет. А жилье сами ж и отобрали, антихристы и нелюди. Система у нас такая – человеку не помочь, а еще больше в болоте утопить. Жизнь теперь у тех есть, кто наворовать в свое время успел. Вадик на нескольких работах работал, деньги на жилье собирал, чтоб брата забрать.

Я глотала какой-то ком в горле, но он не глотался. Поперек стал, и от него в глазах жечь начало.

– Мать Вадика добрая женщина была, всегда к Евсеевне приедет и прибраться поможет, и огород прополоть, продукты возила, а та все себе и под себя гребла. А ладно, что я тут рассказываю. Оно вам не надо. Пойду я. Если что, я через дом живу. Анфисой Николаевной меня звать. Баба Анфиса. Молочко или яйца свежие, если надо – заходите.

Она заторопилась уйти, банку с собой прихватила.

– Анфиса Николаевна, в каком детдоме брат Вадика, знаете?

– Да как не знать? Знаю. С Вадимом вместе к заведующей ездила, хотела попечителем стать. Но не подошла я им с инвалидностью своей. Они хотят здоровых и богатых, чтоб бабки им заплатили и дите купили. Твари проклятые.

– А зовут брата как?

– Василёк зовут. В детском доме №8 он. На Садовой.

«Лёка», и глаза обожгло очень сильно, так что зажмуриться пришлось.

Глава 11

Вначале поехала домой готовить обед. В квартиру зашла и так у стены и застыла. Из головы не выходят слова соседки Анфисы. Казалось, что у меня что-то взорвалось внутри под ребрами и теперь впивается осколками, и режет безжалостно в области сердца. Возник настолько жесткий диссонанс, что разламывало виски жестокой и нескончаемой острой пульсацией. Представить не могла, что он такой… у меня о нем свое мнение сложилось, и менять его сейчас было невероятно сложно. Иногда, оказывается, очень удобно повесить на кого-то ярлык и испытывать презрение и неприязнь – ведь есть причина, верно? Вот и у меня была причина, и она мне нравилась. Я ее холила и лелеяла, я вообще совершала подвиг за подвигом и, конечно же, гордилась собой. Подвиги для подонка, которого любит моя дочь… Да, она любит его. Именно она и именно поэтому. Черт! Уперлась головой в стену. Зачем опять лгать себе? Тоже потому что так удобно? Потому что за причинами можно спрятать правду и никогда и никому не показывать. Потому что так правильно, потому что мои истинные эмоции постыдные и гадкие. Их не должно быть именно у меня. Я не такая! А какая? Какая я на самом деле? Какую себя я нарисовала в своей голове и стараюсь соответствовать нарисованному там идеалу изо дня в день. Минута за минутой. Чтоб все по расписанию, четко в срок и как положено. И вот оно летит к чертям собачьим – эти расписания, эти принципы. Из-за мальчишки… с глазами цвета урагана.

Но если посмотреть прямо в оскаленную пасть своей лжи, то у меня две причины, и они совсем другие – мне до безумия нравится парень моей дочери, и он не подонок. Первое так же очевидно, как и то, что я дышу…

А второе я тоже поняла далеко не сегодня утром, а еще тогда, когда этот мальчик бросился с кулаками на здоровенного мужика-боксера и ни разу не отступил, даже когда тот безжалостно и профессионально его избивал. И там… на остановке, когда ничего не произошло. Он сдержался… а я? Я бы не сдержалась. Я бы тогда бросилась в этот омут со всей безудержностью вместе со своими бабочками-первенцами, бешено и рвано режущими мне внутренности. О, господи! Куда я влезла? Куда меня вообще занесло? Разве это я вообще?