Глаза расширились, метнулись к Демьяну, потом к двери и застыли, распахиваясь все шире. Увидела сестру, брови вспорхнули вверх, и слезы потекли по щекам. Демон кивнул Даше, чтоб вошла. Он одновременно и хотел, и боялся этого момента. Не знал, выдержит ли сам видеть эту встречу, понимать, сколько было пройдено, сколько она вытерпела ради того, чтобы вернуть свою сестру. Маленькая, беззащитная девчонка. Побои, издевательства, изгнание… и позор.
Он всегда считал, что его с Бодей связывают искренние чувства, что они преданы друг другу и близки, но оказалось, что настоящей преданности и близости он никогда не видел.
Оказывается, люди умеют разговаривать глазами, умеют ими кричать, умеют ими обнимать, сжимать, ласкать. Демон видел этот взгляд отчаянной любви, какой– то дикой радости, облегчения, счастья. Даша прижалась щекой к плечу Михайлины. И ему было страшно, что они что– то сломают в ней, испортят, разобьют. Как будто она вся сделана из тончайшего стекла, и ему самому боязно к ней прикоснуться.
– Сестричка… я дома, слышишь? Я теперь дома. Дёма забрал меня. Мы вместе готовим борщ и печем блины. И для тебя буду печь. Ты вернешься, и я покажу тебе все, что умею. Спасибо…спасибо за него. Он такой хороший, такой…
Удивление в глазах, они расширяются, но на него не смотрят. Как будто его нет. Только на девочек, то на одну, то на другую. А все, что говорит Даша, ему самому кажется неправдой, не про него. Какой он на хер хороший. Не знают они. Подонок он и ублюдок последний. Не знают, как с Мишкой поступил, и что из– за него все это. Ничего, когда она заговорит, они узнают, и тогда ненависть будет жить не только в ее глазах.
– Ты…ты выздоравливай, пожалуйста. Мы тебя очень любим и ждем дома. Пожалуйста.
– Мамочка, выздолавливай и возвлащайся домой.
Он вышел, оставив их там одних, ощутив себя лишним. Как будто ворует что– то, принадлежащее только ей, отобрал ее девочек, отнял ее жизнь. Это его вина. То, что она теперь здесь. Он виноват.
Не простит она его. Он бы и сам себя не простил.
Облокотился спиной о стену и закрыл глаза. И что? Разве это что– то изменит? Нет. Он не уйдет. Он будет рядом. Мишенью для ее лютых взглядов, мишенью для ее ненависти. Он выдержит.
Он готов принять эту войну и быть вечным проигравшим, вечно стоящим на коленях и молящим о пощаде, и насрать, если в чьих– то глазах будет выглядеть тряпкой и слабаком.
– Демьян…
Обернулся, увидел столичного Светилу с бумагами в руках и с каким– то чемоданчиком. Свою миссию выполнил и выметается подсвечивать в большом городе. Пересчитывать перепавшее баблишко, купить жене кольцо с бриллиантом.
– Я уезжаю. Здесь все, что нужно делать. Я по пунктам расписал. Воюйте! Может, победите!
Неожиданно. Не думал, что Светила своими пальцами лично распишет программу ухода, но он расстарался. Сунул бумагу Демону и спустился по лестнице вниз быстрым шагом.
– Удачи! И спасибо!
– Если что, сохраните ту визитку…мало ли!
ДА! Он будет воевать! С ней, со всем миром! А визитку давно вышвырнул. Ему не нужны адреса всяких центров. Он сам охереннейший центр.
Зазвонил его сотовый, увидел номер отца. Хотел отключить звонок, но все же ответил. Придет время, когда он сможет забыть этот номер, как и этого человека.
– Да.
– Флешка. Я хочу ее получить сегодня.
Как привык. Приказным тоном. Как со своими плебеями, лижущими ему зад.
– Это все, чего ты хочешь? О внучке неинтересно спросить?
– Неинтересно! Где флешка, Демьян?
Как в свое время было неинтересно и о нем, о Демоне. Вспомнился разговор матери по телефону. Ему тогда лет десять было.
«– Дема скучает по тебе, когда ты вернешься?
– Скажи мне, что там насчет банкета у Соколовых? Позвони, спроси – не перенесли они из– за праздников?
– Я сказала, что младший сын скучает по тебе.
– Он мужик. Переживет.
– Он переболел недавно пневмонией. А ты уже три месяца в командировке.
– Выздоровел же. Значит, все хорошо. Позвони Соколовым. Мне пора».
И с тех пор ничего не изменилось. Ему интересен только он сам. В какой– то мере его новая жена и новый сын, с которыми его видно в рекламных, предвыборных роликах. Семьянин, молодца, красава. Так о нем пишут в соцсетях. Показушная семейная жизнь, показушный отец и был показушным сыном.
– Завезу вечером в обмен на документы об опеке. Они готовы?
– Готовы.
– Скоро буду.
***
Внимательно прочел бумаги, поставил свою подпись, потом свернул их и сунул за полу куртки. Флешку швырнул на стол. Направился к двери. Больше им и говорить не о чем. Да и никогда не было, о чем.
– И как долго ты будешь играть во взрослого героя?
Не обернулся. К черту провокации и вывод на эмоции. Власть Никиты Галая на своего младшего сына осталась в прошлом.
– Ты хоть понимаешь, куда влез из– за нее? Понимаешь, чему помешал и чего мне стоило прикрыть твою задницу?
Остановился у двери. Ну вот и начались упреки. Этого стоило ожидать. Галай– старший очень любил хвалиться своими достижениями и упрекать в своих милостях сыновей.
– Это стоило тебе чертовой информации, которая могла помешать прийти к власти. Будь иначе, ты бы не расстарался.
– Что с учебой?
– На хер твою учебу!