ПОДОНОК

Странно стоять по ту сторону от красивой жизни. Стоять и смотреть с улицы на праздник души и тела, который устраивают его сверстники. Наркота, выпивка, телки. Отжигают по полной. Проходят мимо него, даже не замечая. А он на входе, как придурок. На селекции. Второсортный. Сам когда– то даже не помнил, как они выглядят эти охранники. А теперь стоял, как они, в куртке с логотипом, в бейсболке. Прав отец. Никто он и ничто. Без денег в этой жизни ты ноль без палочки.

Надо думать, что замутить. Когда– то вместе с Нирваной прикидывали магазин с IQOS открыть, вложить деньги деда, а теперь деньги ушли на другое, намного более важное.

– О, бл*! Ни хрена се! Демон, ты ли это?

Увидел Нирвану с двумя девками блондинками. Как всегда под чем– то, девок за задницы придерживает. Ухмылка злорадная до ушей. После их последнего разговора дружба больше не заклеилась.

– Кто это? Твой друг? – удивились блондинки. То ли близнецы, то ли он одинаковых где– то вечно находит. Они сейчас все на одно лицо. Одинаковые, выпяченные «уткой» губы, обтянутые скулы, накладные ресницы, брови в пол– лица и волосы до задницы. Тоже накладные. Винировая улыбка, силикон прет из– под тесного платья. Соски то ли настоящие, то ли тоже приклеенные торчат торчком.

– Та да. Дружбанелло мой. Ну что, бро, ты че тут делаешь? Работаешь? Реально?

– Работаю. Иди давай. Развлекайся.

Ощущение, что сегодня кому– то пустят кровь, появилось где– то на уровне затылка и застучало в висках.

– Че хмуро так? А ты че… эту училку пое**ваешь в больнице? Правду говорят?

– Иди давай. А то тебя самого в больнице пое**вать будут.

Мрачно посмотрел на бывшего друга. Тот плохо себя контролирует, нанюхался дури.

– Че он борзый такой? Нирвана, кто этот придурок? – спросила одна из телок. Вторая в этот момент усердно строила ему глазки и облизывала раздутый рот.

– Закрой рот соске своей! И вали отсюда!

Нирвана перестал улыбаться.

– Че, в натуре, на работе? Из– за этой шлюшки? Которая вначале перед братом твоим раздвигала, а теперь тебе отсасывает? Она уже научилась причмокивать, или ты ей рот ложкой открываешь?

С рыком бросился на Нирвану. Сцепились, скатились со ступеней, полетели кубарем. Дружки Нирваны набросились следом. Охрана пыталась растащить. В итоге сцепился и с ними. Дрались жестко. До крови. Демьяна били ногами. Когда растащили, он еле разогнулся, трогая ребро и окровавленное лицо.

– Сука…, – сплюнул кровью.

Его рассчитали в ту же ночь. Денег не дали. Выставили пинками.

Шатаясь, побрел домой. Упал на лавочку, в сквере, чтоб малых не пугать своим видом с подбитым глазом и расквашенными носом и губой, там так и вырубился. В себя пришел от прикосновения горлышка бутылки к губам.

– На попей, Антихрист. Ты чего здесь разлегся? А ну давай домой.

Баба Аня с удивительной прыткостью помогла ему встать и подняться по лестнице. Он проспал почти до полудня.

Потом она мазала ссадины самогоном, прикладывала компрессы к ребрам.

– Тебе б в больницу. Ребра могут быть сломаны. За мелких не волнуйся, я присмотрю. Таки влез куда– то. Не можешь без приключений.

– Какая больница? У меня девочки и Мишка.

– Ну хоть сегодня отлежись. Куда с травмами такими?

– Она меня ждет там… одна совсем. Который час?

– Пять вечера почти. Поздно уже ехать.

– Не поздно. Надо. А то подумает бросил ее…

Поднялся со стоном, куртку натянул.

– Посидите сегодня с ними вечером, хорошо?

– Посижу, куда денусь?

***

В палату зашел, и она впервые голову повернула, глазами в него впилась. Дышит тяжело, часто. Он к ней сразу, куртку сбросил, за руку взял. Испугался этого выражения глаз непривычного, такого странного. Впервые за все время вот так ему в лицо смотрела, словно звала к себе.

– Случилось что– то?

Молчит, смотрит на него, обводит лицо взглядом каким– то глубоким, живым. Не таким, как раньше.

– Бо– ль– но…

Едва расслышал, с сумасшествием в губы потрескавшиеся ее взглядом впился, не веря своим ушам. А они снова еле зашевелились.

– Бо– ль– но…

– Больно? Я сейчас! Я позову кого– то! Сейчас!

Бросился в коридор, забыв про свои ребра, про колено распухшее. К медсестре подбежал, отталкивая какую– то бабку в цветастом халате.

– Ей болит. Она сама сказала.

– Кто сказал?

– Ярошенко с четырнадцатой, сказала, что больно ей.

На смене другой врач, новый какой– то, он устало и раздраженно на Демона посмотрел.

– Кто? Спинальница? Она не разговаривает. Вам послышалось! Идите. Не мешайте. У нас пересменка.

– Сказала, что больно! Обезболивающее надо!

– Я закончу, и к ней подойдут.

Переклонился через стол и сгреб врача за грудки, вытянул к себе.

– Сейчас пойдешь! И уколы свои возьми! Не то сам в соседней палате ляжешь!

К постели Михайлины подтащил, а сам склонился к ней, всматриваясь в ее глаза, полные тревоги.

– Где больно? Вот врач пришел. Сейчас станет легче.

А она вдруг так отчетливо, но дрожащим голосом спросила:

– Те– бе бо– ль– но?

Моргнул несколько раз. На врача посмотрел, потом снова на нее. И, да, ему стало больно. Пи*дец, как больно. Аж вывернуло всего. Дышать стало нечем.

Глава 20

Тают на ветру и что?