Подонок, ты будешь думать, что меня больше нет. Книга 2

Я отвернулась от зеркала и села на край ванной. Вплела ладонь в волосы и, до боли сжав пальцы, опустила голову. Меня трясло. Собственное отражение в зеркале пробудило в сознании апокалипсис из смертоносных взрывов отчаяния, ненависти и гнева. Хотелось кричать. До срыва голоса и боли в горле. Как же я устала от всего этого. Устала терпеть, ждать, надеяться. Всякий раз, когда мне казалось, что вот-вот станет лучше, я проваливалась в очередную яму. Насмешка судьбы и какое-то проклятие.

Сразу после того, как я узнала, что Фелиса покончила жизнь самоубийством, я, сквозь удушающую скорбь, так же почувствовала злость. Она поступила эгоистично. И, нет, я сейчас имела ввиду даже не то, что при обвале дома могли сильно пострадать другие люди. Тогда я мысленно ругала Фелису за то, что она не обратилась ко мне, или к маме за помощью. Я считала, что мы могли бы помочь ей. Думала, что нет нерешаемых проблем. Но сейчас мне казалось, что это я была не права. На собственной шкуре ощутила, что такое безысходность и поняла каково это, когда хочется опустить руки от тлеющей в сознании пустоты. Я лишь слабый зверек в окружении кровожадных хищников.

Только мне, в отличие от сестры, не хотелось покидать этот мир. Я все равно хотела жить и даже мысли о самоубийстве не допускала. Гнев бушующий во мне, не позволял этого сделать. Я умру, а эти твари продолжат дальше спокойно жить? Ничерта.

Как же неистово я в данный момент ненавидела Оттавию.

— С*ка, — гневно прорычала, поднимая голову. Сейчас больше всего на свете хотела к чертям вырвать все ее волосы и от души пожелать гореть в аду. Я обернулась к полкам. Хотела швырнуть какую-нибудь вещь Буджардини, таким образом, вымещая хотя бы каплю гнева, но заметила, что в ванной не было ни одной ее вещи. Ни шампуня, ни зубной щетки, ни халата.

Я вновь пошла в спальню, но уже лишь для того, чтобы взять ножницы. После того, как вернулась в ванную, опять встала перед зеркалом и начала отрезать оставшиеся длинные пряди. Оттавия отрезала не все волосы. Маникюрными ножницами это невозможно сделать, но, наверное, где-то две трети моих волос теперь все же лежали в спальне на полу. У меня не было другого выбора. Я сама дорезала остальную часть, чувствуя, что с каждой отрезанной прядью сердце начинало все сильнее ныть.

Закончив, я опять посмотрела в зеркало. Волосы, короткими кудряшками, еще сильнее торчали в разные стороны. Я сама себя не узнавала.

Через какое-то время в комнату зашла та короткостриженая служанка. Кажется, ее звали Лучианой. Во всяком случае, Оттавия называла ее именно так. Эта девушка, избегая смотреть на меня, опустилась на пол и начала собирать мои волосы в пакет. Лишь, когда я уже открыла дверь и собралась выйти в коридор, она обратилась ко мне:

— Простите… Синьорина Буджардини просила передать, чтобы вы шли на кухню помогать поварам, — было видно, что Лучиане неловко мне это говорить.

Я ничего не ответила. Вышла из спальни, но на кухню не направилась. В этот момент как раз к дому Медичи подъехали машины представителей Каморры. Остановившись в коридоре и будучи незаметной для остальных, я наблюдала за тем, как все они заходили в дом и Оттавия радостно приветствовала гостей. Еще одно тошное для меня зрелище.

После того, как холл опустел, я вышла на крыльцо и села на ступеньки. Идти дальше мне было запрещено. С одной стороны, сейчас мне было плевать на все запреты. А, с другой стороны… Нет, тут была только одна сторона — первая. Пошло все к черту.

Будучи одетой лишь в юбку и майку, я подрагивала от холода, но продолжала сидеть на влажном после дождя мраморе. Мысленно раз за разом проклинала Винченсо. Я ненавидела его еще сильнее, чем Оттавию. Именно Медичи самая настоящая тварь. И, если у меня к нему ранее оставались хоть какие-то капельку не негативные эмоции, оставшиеся во мне после четырех лет нашего знакомства, то после сегодняшнего дня они испарились.

Какая же он мразь… Из постели любовницы, сразу в постель невесты. Или же, наоборот, он приходил ко мне после Оттавии.

Мне стало тошно от этих мыслей.

Винченсо хорошо устроился. Может, у него на стороне было еще несколько любовниц. А я все думала о том, что им нельзя изменять своим женам. Конечно, Медичи еще не женат, но поселить любовницу и невесту в одном доме — это многое говорило о нем, как о человеке. Эгоистичный подонок. А ведь он мог поселить меня хотя бы в той квартире, в которой насиловал меня в рот. Но, нет, зачем так далеко ездить? Развлечение должно быть под боком.

Я раньше заметила, что, если я утром выходила из комнаты, до обеда за мной невзначай ходил охранник. Тогда не могла понять почему, а теперь осознавала, что он, скорее всего, следил за тем, чтобы я Буджардини не мешала. Хотя, Винченсо мог просто запретить такой никчемной игрушке, как я, выходить из комнаты пока Оттавия в доме. Так было бы ему проще.