Подождать до рассвета

Маша была абсолютно счастлива. Павлу Иловенскому удался сюрприз. Если бы она взялась описать самое лучшее на свете место, это описание, кажется, в точности совпало с тем, что она увидела вокруг.

Маленький двухэтажный домик, шале, стоял почти на самом берегу озера, и ночью через открытые окна слышно было, как плещется и играет в воде рыба. Окна вот так просто открывались и в лес и на озеро, и помыслить было невозможно в этом сказочном месте ни об опасности, ни, уж тем более, о комарах.

В просто, но дорого обставленных комнатах царил истинный и незыблемый покой. Покой, которым хотелось наслаждаться и беречь каждую его бесценную минуту.

Их обслуживали двое: дворецкий и кухарка, она же и горничная. Его звали Отто, ее — Элиза. Оба были приветливы, но молчаливы. Говорили они по-немецки, и с ними, в основном, общался Павел, Маша языка не знала и изъяснялась жестами и улыбками. Ей этого вполне хватало.

Не рано, уже после десяти, Элиза подавала завтрак. Когда она приходила, Маша и Павел не знали, да и не задумывались, до десяти они спали. Завтрак был очень сытным, с обязательным мясным блюдом. Сразу после кофе они уходили гулять. В первые же дни обследовали окрестности. Неподалеку, к северу от их шале, располагался небольшой пансионат. Именно отсюда приходили к ним Отто и Элиза, привозили продукты и каждый день свежие цветы. Здесь можно было взять лошадей и покататься верхом в манеже или по лесу и берегу озера. На маленьком живописном пляже можно было получить лодку или каноэ, покататься на водных лыжах или яхте. Маша и Павел загорелись попробовать все, распланировали все дни, но, вернувшись в свой тихий домик, как-то поостыли. Им больше нравилось гулять по лесу, сидеть на берегу или купаться на закате, когда вода становится розовой в лучах уходящего солнца и теплой, как парное молоко.

Маша сто раз мысленно и уже три раза по телефону поблагодарила Кузю за то, что он повыкидывал ее наряды и заставил взять удобные брюки и крепкую обувь.

Возвращались к обеду поздно, ели что-нибудь замечательное: ячменный суп или минестроне, жареных окуней, всевозможные сосиски и колбаски — каждый раз что-нибудь новое. Маше особенно понравились луковый пирог и вишневый торт. А еще хлеб, тоже всегда разный, свежий и очень вкусный. Она смеялась, что после отпуска не влезет в самолет. После обеда они сидели на веранде в плетеных креслах, пили кофе с коньяком, и Павел курил трубку, которую купил в Ла Рош.

Маша подсовывала под спину расшитую подушечку и дремала. Павел тоже клевал носом, и ароматный табак тлел в его трубке попусту, дымился тонкой белой струйкой.

Отто и Элиза исчезали так же незаметно, как и появлялись. На столе и в холодильнике оставалось все для ужина, в гостиной — сервированный стол. Но ужинали Маша и Иловенский чаще на веранде, им обоим нравилось фондю. Они макали кусочки хлеба и овощей в расплавленный сыр и запивали все это белым вином или просто горячим чаем. А потом Павел растапливал в гостиной камин, и они долго сидели на полу, обнявшись, и смотрели в огонь.

Ей было очень хорошо и спокойно с ним. Настолько хорошо, будто… Будто она отдыхала одна. Это ощущение было странным, но очень комфортным. Порой не нужно было разговаривать, они молчали часами и понимали друг друга без слов. Казалось, оба устали от жизни, от общения, от людей. Здесь, в этом маленьком домике на берегу озера Грюйер, было все, что нужно: вода, пища, воздух и кров. Покой, тепло и комфорт.

Маше думалось, что, если бы она родилась мужчиной, она была бы такой, как Иловенский. В них все совпадало, они жили в унисон и очень подходили друг к другу, как те самые две половинки, которые — лишь части целого.

Если они говорили, то говорили тоже часами, их беседа плавно текла от одной темы к другой. И слова их были похожи, и мысли близки.

Это не было похоже на медовый месяц, и они не проводили в постели каждую свободную минуту. И секс их, пожалуй, нельзя было назвать потрясающим и феерическим. Скорее, их любовь была удивительной, когда, как в песне, «на двоих — одно лишь дыханье». Они засыпали в объятиях и просыпались с поцелуем и не испытывали болезненной потребности казаться друг другу лучше, чем есть на самом деле. Будто прожили вместе лет двадцать, думалось Маше. Ей ни с кем не хотелось его сравнивать. Павел был настолько родным, что априори был лучше всех на свете. Лучше всех!

Глава 52

Ильдар сравнивал постоянно. Каждый шаг, каждый взгляд, каждое слово. Он словно трезвел. Словно где-то внутри него садился аккумулятор, и его страсть к Алене гасла с каждой минутой. Что он будет делать, когда она мигнет в последний раз?

Дома, в Ярославле, его жизнь была так наполнена заботами и проблемами, что милая девочка Алена с чашечкой восхитительного кофе, сваренного специально для него, казалась ему верхом совершенства и пределом мечтаний. Здесь, в этом роскошном месте, красота его молодой жены казалась еще более утонченной и уместной, но какой-то чужой и далекой.