Подождать до рассвета

— Я не бросила, — усмехнулась она. — Я после своего ухода еще пять лет бесплатно вкалывала на этот институт, все трудов своих жалко было. Но, что ушла, ни разу не пожалела.

— Ты ведь замом руководителя работала, да? Неужели ты настолько не тщеславна. Или просто не справилась с фундаментальной наукой?

— Может, и не справилась, — ответила она. — Понимаешь, почувствовала, что жизнь проходит мимо. Мне однажды показалось, что я сижу у постели умирающего больного. Я могу сделать евроремонт в его палате, могу оснастить его утку подогревом и дистанционным управлением, накормить красной икрой… Но я не могу его вылечить, не могу! Знаешь, почему? Потому что он симулянт! Он не собирается лечиться, стоит мне отвернуться, как он вскакивает и бежит пить водку и шабашить. Даже если я встану на голову, он все равно не оценит моих усилий. А я люблю, чтоб меня ценили. И ты еще говоришь, что я не тщеславная. О, штурман, что ты молчишь? Мы поворот проскочили.

— Где?

— Да слева же указатель был.

Она развернулась через две сплошные, джип пролетел прямо перед сплюснутой мордой большегрузного МАЗа и съехал на грунтовую дорогу.

МАЗ возмущенно загудел, покачал большой головой и вильнул фурой. Павел выдохнул и вытер пот со лба.

Они проехали большое село Покровское. Дальше дорога стала хуже. По ней, конечно, ездили, но редко, между колеями росла трава, которая шуршала по брюху джипа, и деревья подступали к самой дороге, грозя сомкнуть свои ряды и преградить путь.

— Черт! — выругалась Маша и резко кинула машину вправо, едва не в дерево. Павел даже схватился за руль.

Им навстречу, поднимая дорожную пыль, вылетел темно-красный автомобиль, едва не шаркнул по боку поджавшийся в траву джип и скрылся из виду.

— Маша, — выдохнул Иловенский, — Бог троицу любит. Давай, я за руль сяду.

— Да ладно, вряд ли из этой деревушки еще какой-нибудь экстремал вылетит.

— Может, это и не машина была. Может, ваша баба Яга на помеле пролетела, — предположил он. — А мы зря приедем.

— Нет, смотри, печка топится, дым поднимается над деревьями, значит, хозяйка дома.

— Печка? У нее там домна, что ли?

Деревья расступились, шарахнулись в стороны, и джип въехал в деревню. Из-за крайней избы уже густо поднимался черный дым. Маша и Павел успели только выскочить из машины, как над крышей дома взметнулись рыжие языки пламени, начала плавиться и скукоживаться краска на дорогой черепице.

Рокотова бросилась в калитку и на крыльцо, Павел едва поспевал за нею.

— Дверь поленом приперта! — закричала она.

Иловенский отстранил ее и вышиб упертое в крыльцо полено, но Маша тут же ринулась в дом.

— Стой! С ума сошла!

Из избы повалил дым.

— Здесь ни черта не видно!

— Уйди!

— Где она?

— А-а!..

— Что? Паша, ты где?!

— Зараза! Кошка!

Павел отдирал от своей рубашки кошку, та орала и драла когтями ткань и кожу.

Дальнюю стену уже всю охватил огонь, его сполохи были видны даже сквозь поредевший дым. Пламя сквозняком рвало в избу. Под окном полыхала постель, Маша оказалась совсем рядом и видела, как из горящих костром подушек летели черные трупики перьев. От нестерпимого жара казалось, что лопнет кожа, и потолок чернел, и драло глаза… И орала кошка… Дым снова стал таким плотным, что Маша задохнулась и бросилась к выходу, с ужасом понимая, что может уже и не найти дверь.

— Паша!

— Мяу-у! Мя-я!

— Я здесь!

— Ты ее нашел?

— Ее здесь нет! Выбирайся!

Огонь с гулом и треском рванулся прямо на Машу, она отшатнулась и, споткнувшись обо что-то мягкое, полетела на пол.

— Паша, она здесь!

— Где?

— Здесь!

Она не видела Иловенского и не видела, что лежит на полу: старуха или какой-нибудь мешок. Но надеялась, что старуха. Она ухватила это что-то поперек и потащила туда, где, как ей казалось, был выход. Да, это точно было человеческое тело. Тяжелое, безвольное, может, уже мертвое. Неужели она тащит труп!

Огонь, разгулявшись, споро пожирал бревна и что-то уже рушилось у дальней стены.

— Паша, ты где?!

— У двери!

— Открой ее! Я не вижу, где выход…

— Она открыта. Я сейчас!

Дым стал вдруг совсем черным и густым, как смола, обжег Машино горло. Дышать стало невозможно, огонь ревел совсем близко, она не удержала равновесие и повалилась на тело, которое тащила.

— Маша, очнись, Маша!

Рокотова услышала, хватила ртом воздух, как воду, закашлялась, открыла глаза. Огромным костром полыхал дом. Пламя орало и выло в небо с такой болью, что уши закладывало. В кипящем огне и дыму было не разобрать даже очертаний избы. Ветер рванул и сбил пламя. Стало видно, что крыша провалилась. Она погребла бы под собой Машу, если б не подоспел Павел.

— Она там? — спросила Рокотова.

— Нет. Вон она.

У переднего колеса лежало маленькое скрюченное тельце. Маша даже удивилась, почему же старушка была такой тяжелой.

— Маша, надо убираться.

— Надо вызвать пожарных, — неуверенно предложила она.

Иловенский только махнул рукой. Откуда вызывать? Куда? Когда пожарные доберутся сюда, сгорит вся деревня. Огонь уже перекинулся на крышу сарая поодаль, а с него перейдет и на соседний полуразвалившийся дом.

Маша поднялась на четвереньки и поползла к старухе.

— Мы ее возьмем?