- Александр Маркович, дорогуша, - продолжал Шеремет, - разговор у нас не служебный, а совершенно приватный, мы говорим как друзья, как интеллигентные люди, вы согласны? Вы должны меня понять, тем более что вы, так сказать, наиболее кадровый из всего нашего состава. Вы не Варварушкина, и вы знаете, что такое служба...
Левин смотрел на Шеремета с жадностью и ждал. Он совершенно не робел более этого выбритого и напудренного лица, подпертого жестким, вылезающим из-под кителя крахмальным воротничком, не робел толстых приспущенных век, не робел властных жестов, крупных золотых зубов, сдерживаемого, рокочущего, начальнического голоса.
- Вчерашнего дня, в субботу, - говорил Шеремет, как всегда немного манерничая, - вспомнил я, что многие из начальства вашего гарнизона моются именно по субботам. Естественно, что мне пришла в голову мысль проверить, как ваш санврач реагирует на субботу. А санврача нынче, как известно, нет, заменяет его ваша почтеннейшая Варварушкина. Так что наш с вами разговор идет именно о ней. Ну-с, прошу слушать: в бане пожилой старшина на мой вопрос, как они готовятся к приему начальства, довольно развязно мне отвечает, что никаких особых пригото-влений у них нет, что санврач нынче заходил, но никаких - заметьте, никаких - приказаний не отдавал, кроме как помыть все, поскрести и парку поднагнать. Что же касается до моего приказа-ния, то Варварушкина не только ничего сама не сделала, но даже не довела о нем до сведения начальника госпиталя. А мне со слезами ответила, что отказывается выполнять мои распоряжения.
- Какие именно ваши распоряжения? - спросил Александр Маркович.
- Она вам не докладывала?
- Нет, не докладывала.
- Еще один характерный штрих для ее поведения. Я распорядился получить из вашего госпиталя выбракованные одеяла и постелить ими лавки и полы в предбаннике. Я распорядился выстелить лавки поверх одеял простынями. Я распорядился также силами госпитального персона-ла заготовить веничков, сварить квасу из хлебных крошек и корок и поставить этот квас на льду в предбаннике. Ведь просто? Начальство наше очень устает, у него ответственность огромная, значит надо нам о начальстве подумать, проявить заботу, да и нам это вовсе не во вред, потому что они непременно спросят кто это о них так позаботился, а банщик и ответит: "Санчасть, товарищ командующий!" Вникаете? Таким образом, они нас приметят, вспомнят добрым словом, и мы с вами...
- А если худым словом? - спросил Левин, глядя прямо в глаза Шеремету.Если спросят, кто эти паршивые подхалимы, холуи, подлизы, - тогда как? И если им ответят, что эти подхали-мы и холуи - военврачи? Сладко нам будет? А характер командующего мне немножко известен, спросить он может. Нет, товарищ полковник, уж вы извините, но я совершенно одобряю Варва-рушкину и во всем согласен с нею. Жалко только, что она плакала. Да ничего не поделаешь - слабый пол, случается, плачет от злости...
- Но ваша Варварушкина не выполнила приказания...
Александр Маркович пожевал губами, подумал, потом произнес:
- Вряд ли, товарищ полковник, она могла понять ваши слова как приказание. Она поняла ваши слова как приватную беседу, так я склонен думать. Она у меня товарищ дисциплинирован-ный...
Лоб Шеремета покрылся испариной, но ответа не последовало.
- Так ведь? - спросил Александр Маркович.- Впрочем, все это мелочи. Давайте теперь о деле потолкуем. Когда мы назначим испытание костюму? В следующее воскресенье?
- Думаю, что об этом рано говорить, - едва скрывая досаду, ответил Шеремет. - Ведь у вас, голубчик, язва, ужели вы сами прободения не боитесь?
- А если боюсь, так что? - спросил в ответ Левин. - Это война научила меня тому, что, боюсь я или не боюсь, - побеждать я во всяком случае обязан. Все те, кого мы лечим, - люди, а человеку свойственно не любить, мягко выражаясь, когда в него стреляют. И тем не менее...
Шеремет вдруг вскипел.
- Тем не менее, - сдерживая свой голос, чтобы не услышали другие в палате, сказал он, - тем не менее ужасно вы любите рассуждать в ваши годы. Все кругом рассуждают. Начальник госпиталя рассуждает, товарищ Дорош рассуждает, скоро санитарки рассуждать начнут. ..
- Они уже давно рассуждают, - вставил Левин, нарочно поддразнивая Шеремета.