Подполковник медицинской службы

После Плотникова понесли Курочку. Инженер лежал на высоко взбитой подушке, гладко выбритый, со следами пудры на ввалившихся щеках, и улыбался недоверчиво, растерянно и как-то иначе, чем раньше. А рядом с ним шла жена, та жена, которая причинила ему столько горя, - высокая, статная, в хорошо сшитом сером костюме, гладко причесанная, и поглядывала на всех вокруг равнодушно и немного недоумевающе, словно еще не понимала, что произошло и почему все так торжественно и счастливо встречают ее ничем не примечательного мужа. И хоть она ему не писала, или если писала, то не так, как писали другие жены, - теперь она шла рядом с носилка-ми и рука ее была где-то возле подушки, словно нынче она признала своего мужа. За Курочкой понесли еще носилки, и незнакомый врач из морской пехоты что-то быстро и старательно докладывал командующему, который кивал головою и приговаривал:

- Добро, ну, добро, отлично, молодцами действовали...

Одна "санитарка" уже ушла, теперь уходила вторая, но командующий, увидев Левина, остановил машину и приказал Александру Марковичу ехать с инженером и его супругой. Он так и сказал - "супруга", и глаза его в это мгновение неприязненно и жестоко блеснули.

- И зачем вы выходите! - пожурил он Левина. - Рано вам еще расхаживать...

Александр Маркович оказался в машине. Снаружи к стеклам, расплющив носы, прижимались какие-то незнакомые лица, но шофер дал газ, и носы пропали, только шум, подобный грохоту волн, еще долго доносился с пирса.

- Ну что? - спросил инженер Левина, точно виделись они час назад.

- Да вот так...

- Это моя жена - Вера Васильевна, - сказал Курочка.

И улыбнулся, словно ему было чего-то неловко.

- Суровые у вас края! - произнесла женщина, повернувшись к Левину. Ни дерева настоящего, только камни да море...

Она говорила, словно читая книгу, а Курочка с жадной нежностью смотрел на нее, и казалось, что он не верит, что это она, его жена, что она приехала сюда, что он видит ее и слышит ее низкий, глубокий голос. А Левин молчал, поджав губы, и думал: "Поскорее бы госпиталь, поскорее бы кончилось это унижение..."

- Ты через денек-два уезжай! - сказал жене Курочка. - Трудно тут тебе будет и... тоскливо...

У госпиталя тоже стояла толпа летчиков, но тут командовала Анжелика, а с нею шутки были плохи, особенно в тех случаях, когда она находилась при исполнении служебных обязанностей. Толстая, на коротких ногах, в черной шинели, подпоясанной ремнем, с решительно поджатыми губами, с сизым румянцем на налитых щеках, она расхаживала возле госпиталя и грозно посматривала на молчаливую толпу. Потом спросила:

- Чего собрались? Все равно в отделение никто пропущен не будет.

Издали робкий голос нерешительно произнес:

- Просим сообщить, как с ними и что. Нам интересно, мы однополчане.

Анжелика всмотрелась в толпу и ответила только тогда, когда узнала; "однополчанина".

- Вот я доложу, Кротов, вашему командиру полка, что вы безобразничаете, - сказала она, - тогда будет вам вовсе неинтересно.

- Ну и на здоровье, - ответил издали Кротов женским голосом, - мы вас не испугались. Малюта Скуратов, а не медработник!

- И Малюту доложу, - крикнула Анжелика, - любым женским голосом можете говорить, я все равно узнаю. Закройте двери, Жакомбай, и без меня никого не впускайте.

На Жакомбая можно было вполне положиться - уж он-то не впустит.

В вестибюле Анжелика сбросила шинель, заглянула мимоходом в зеркало и пошла надевать халат и косынку. Потом медленно - она всегда ходила не торопясь, - делая смотр всему, что попадалось на глаза, зашла в палату, где лежал Черешнев - стрелок-радист плотниковского экипажа. Новичок дремал. В другой палате, рядом, Левин толковал с докторами-терапевтами насчет состояния здоровья Курочки. А Вера Васильевна, позевывая, перелистывала журнал, словно военинженера и не было здесь.

"Разве это человек! - патетически подумала про Веру Васильевну Анжелика. - Это только красивая самка и более ничего, да, да, более ничего".

У Плотникова сидела незнакомая женщина, и он ей что-то говорил медленно и значительно, а она плакала обильными и счастливыми слезами. "Это жена, - подумала Анжелика,- или будет настоящей женой". Жена штурмана Гурьева, Шура, сидела низко склонившись к мужу и что-то ему шептала, а он прижимал к губам ее ладонь. И все это вместе вдруг расстроило Анжелику. Она сердито засопела и спросила в коридоре незнакомого летчика, как он сюда попал и кто ему выписал пропуск. У летчика пропуска не было, и у второго капитана - тоже не было, и еще у двух не было. Взбешенная Анжелика, стуча каблуками и ставя ноги носками внутрь, выскочила на крыльцо. Жакомбая там не было, а вместо него стояла Лора и чему-то смеялась. Незнакомый стрелок-радист угощал ее тыквенными семечками, она весело их лузгала и говорила кокетливо:

- Уж вас только слушай! Уж вы наскажете! Нет, нет, слушать даже не хочу!

- Воскресенская, пройдите за мной! - сказала Анжелика.

Лора прошла. И тотчас же быстрым шепотом заговорила: