Подполковник никому не напишет (СИ)

Оксана осторожно коснулась обшлагов Женькиной комсоставовской шинели, сшитой по новому фасону, будто пытаясь отогнать призрак, пришедший из прошлого. Чего-чего, а эсэсовских шинелей она навидалась - и длинных балахонов ЭсЭс ваффен с красными нашивками боевых отличий, чёрных солдатских шинелей зондеркоманд и фасонистых офицерских плащей с одним погоном на плече. Нет, у эсэсовских шинелей не было таких обшлагов, их шили совсем из другого сукна, и лацканы были остроконечные, - сбивчиво, быстро подумала она. И голос у Отиса был совсем другой, нерусский с мягким акцентом - успокаивающе подсказал ей рассудок. И всё было не так. И время было иное.

От мысли, что, возможно, она медленно сходит с ума, Оксана закрыла глаза. Отис Тарскан давным-давно ушёл в небытие, удобрив своим пеплом неплодородный суглинок Шварцвальдских полей, а чёрных эсэсовских шинелей она не видела целую вечность.

Но всё-таки.

"Всё было не так" - про себя повторила Оксана, и облизнув холодные, сухие губы, подумала о страшном. О том, что не давало ей спать долгими зимними ночами. Ведь в её жизни было не только вечное бессарабское лето одна тысяча девятьсот сорок первого года, но и десять последующих лет, в которых очень многое не хотелось помнить.

--А ты совсем не изменилась, ни капельки,- сказал Женька, не замечая, как внутренне сжалась Оксана. - Всё такая же красивая.

Он бережно провёл ладонью по её спутанным волосам, и его теплое дыхание приятно лизнуло щеку Оксаны, неожиданно обнаружившей, что она стоит перед Женькой как влюблённая школьница - на цыпочках и крепко-накрепко, так что суставы на её пальцах побелели, вцепившись в лацканы его шинели. В те лацканы, которые секунду назад казались ей остроконечными. Оксане захотелось, резко развернувшись уйти из тамбура, спрятаться в душном, пропитанном запахом тесноты и нестиранного белья, плацкартном купе. Если бы она прикоснулась к его взъерошенному "полубоксу" Женька ощутил шершавые валики мозолей на её ладони, больше привыкшей к отлакированной потом рукояти двуручной пилы. Наверняка Женька скоро ощутит запах её немытого тела и прокуренное дыхание заядлой курильщицы. В полутьме вагонного тамбура благо не было заметно, как она мгновенно залилась краской.

Оксана представила, какой жалкой она кажется ему в стареньком, латаном-перелатаном, перелицованном ватнике и огромных валенках. Представила.... и холодные пальцы Оксаны отпустили Женькину шинель.

-- А ты изменился, Женя. Вон ты, какой стал большой и красивый. При чине, при звании,- звёздочек целых три. Генералом, наверное, стал?

-- Полковником,- улыбнулся Женька, словно не услышал колкости в её голосе. - Слушай, а как ты в тамбуре оказалась? Пять утра ведь на часах.

-- Пять утра?

Оксана удивлённо посмотрела на Женьку и вспомнила, почему она вышла в тамбур. Ей сразу стало одиноко и тоскливо. Как всегда. Так в её жизни было всегда. И, наверное, так и будет всегда.

От этой мысли хотелось выть. Вот только выть ей было нельзя.

-- Надо же - полковником.... Я тебя-то лейтенантом запомнила.

-- Так это же, когда было?

Она мысленно прикинула, а ведь ему сейчас лет тридцать, может быть чуть больше. Женька Малахов ведь года на два старше её. Года два.... В мыслях сразу рефреном застучало - а тебе уже тридцать.

-- Сколько ж лет мы с тобой не виделись? Мать моя - это ж с сорок первого больше десяти лет.

-- Десять лет,- равнодушно сказала Оксана, которую неожиданно покоробило это простецкое "виделись", будто встретились давно разъехавшиеся соседи. Радость оттого, что она столкнулась в тамбуре с Женькой, угасла как свеча на ветру. Теперь Оксане пришлось искренне пожалеть, что она вышла курить в тамбур именно сейчас. В этой жалости было какое-то неискреннее притворство, что-то не настоящее.

-- Десять лет не десять минут. Как всё изменилось.... Ты сам, как здесь оказался? Спят ведь все.

-- Тебя очень хотел увидеть,- ни секунды не раздумывая, ответил Женька. - Вру, конечно. Выпил с вечера, а проснулся - протрезветь вышел, на свежий воздух. Бывает же такое. Расскажи кто - никогда бы не поверил.... Десять лет!

-- Десять лет, - тупо, в унисон повторила Оксана. Ей захотелось спрятаться от лучистой Женькиной улыбки - в эти два слова уместилось время, которое было её жизнью.

Время, которое было немногим короче вечности. Десять лет были для неё больше чем целой вечностью, похоронившей в братской могиле три тысячи шестьсот дней и ночей, которые большей своей частью уже стёрлись из её памяти, бесследно канув в бездонную Лету. Каждый из этих навсегда исчезнувших кусочков жизни Оксаны, ещё так недавно был Вчера. Тем ускользнувшим. Вчера, из которого и состоит вся невероятная лёгкость прожитых мгновений вечности. Прошлое, будто стальные тиски, не отпуская, снова сжало её в своих цепких, неласковых объятиях, в которых два ручейка их с Женькой так по-разному прожитых жизней сливались в одну реку, носившую горькое название Память.

Память.... Память.... Да что ж ты будешь делать...