Подполковник никому не напишет (СИ)

-- Вот беда.... А я то дура, - глаза Оксаны мгновенно наполнились слезами.

Сашка неожиданно согнулся, словно подломившись и опустился перед Оксаной на колени. Руками он обнял худенькие, тонкие ноги Оксаны и протяжно всхлипнул, прижимаясь марлей повязки к её светлой юбке из парашютного шёлка. Сашка всхлипнул ещё раз и захлёбываясь слюной прошепелявил:

-- Прости...

Оксана заплакала и рухнула на пол рядом с Сашкой.

-- Да ведь я это, - шептала она, глотая солёные слёзы. - Мне ведь у тебя прощения просить надо.... В ногах валяться! Что ж ты наделал? Ведь ты не в лицо, ты в сердце мне попал.

Она рыдая, целовала Сашкины руки. Островский, знавший бесхитростную историю Саши и Оксаны из рассказов надзирателя, отложил остатки "Жития" и отвернулся к сырой бетонной стене.

Сашка осторожно прижал Оксану к своей груди, пальцами нежно перебирая её пепельные волосы. Он неожиданно заплакал, часто-часто моргая угольками карих глаз в белом кокне марлевой перевязи. Сашка торопливо говорил сквозь слёзы нежные напевные слова, но из-за волнения из его изуродованного рта вырывались непонятные, нечленораздельные звуки. Оксана, крепко прижимаясь к Сашкиной давно нестиранной гимнастёрке, повторяла одни и те же слова, которые ещё вчера становились комом в горле.

-- Сашка, Саша, Сашечка.... Сашка, - плача шептала она, вытирая тыльной стороной ладони слёзы с лица. Она с болью смотрела на подбородок мужа, где бинты сходились комом на перекрестье хирургических швов. Сашка беззвучно рыдая мотал перевязанной головой пытаясь что-то сказать Оксане, которая положила свои ладони на его широкую спину. Багровое закатное солнце. Которое повисло своими лучами на щелях в крохотном оконце дивизионной гауптвахты, набрасывало на них, стоявших друг перед другом на коленях, тончайшую паутину теней всех оттенков, пряча в складках их одежды застывшую на пороге ночь. Угасая, солнце будто зажигало мириады лёгких ночных звёзд, которые целыми веками, молча смотрели друг другу в лицо. И если ночью шёл дождь, можно было подумать, что звёзды тоже умеют плакать.

Первой нарушила тишину Оксана.

-- Саша, - всхлипнула она. - тебе очень больно? Не говори ничего, просто кивни.

Сашка силившийся что-то сказать только хрипел, расплёскивая нежность мокрыми от слюны губами.

-- А я здесь недалеко, в фильтрационном лагере, возле Тодта. В сентябре домой отправят,- мечтательно сказала она. Чувствуя привкус тоски в душе. В Тодте ничего не изменилось - разве что на на смотровых вышках вместо скорострельных "машингеверов" установили новенькие РПД с ленточным питанием. Но об этом она никак не могла сказать Сашке.

-- Меня к тебе ненадолго отпустили, - вытерев слёзы сказала Оксана. - Только на час.

Она виновато посмотрела Сашке вглаза и провела пальцами по шероховатым, грубо намотанным бинтам. Они были мокрыми от слёз.

-- Ок-са-на, - выдавил из себя по складам Сашка и в спешке теряя гласные просипел:

- Прости....

Оксана крепче обняла мужа.

-- И ты меня прости. Очень прошу - прости, Саша, я.... Я не знаю, что тебе сказать.

Сашка встал, отряхнув пыль с колен, и растерянно застыл в центре камеры, щурясь от яркого закатного света, пыльными лучами пробивавшегося сквозь щели между широкими пластинками от немецких патронных цинков. Дёргая кадыком, он пытался говорить, шевеля губами. Островский неподвижно лежавший лицом у стены, закрыл руками уши.

Оксана терпеливо смотрела на Сашку.

-- Саша, - шепнула она. - А я ведь понимаю, что ты мне говоришь. Спасибо тебе, Саша, за ласковые твои слова. Соскучилась я по твоей ласке.

Она вздохнула.

-- Саша люблю я тебя, очень люблю. Потому и слышу, что ты мне говоришь.

Она опустила глаза, нервно теребя край выцветшей косынки и совсем тихо попросила:

-- Поцелуй меня Саш, а?

Островский сжался валетом на узком прямоугольнике нар. А Сашка не замечая своего сокамерника, несмело, словно мальчишка, прикоснулся марлей бинтов к губам Оксаны, зажмурившейся от ожидания. Сашкино прерывистое дыхание обожгло Оксану, которая робко обняла мужа.

Островский, лежавший неподвижно, резко вскочил и бросился к окованной двери.

-- Надзиратель! - урка бешено замолотил кулаками по тёмному кровельному железу. - Надзиратель! Да где же ты, ёшкин кот. Открой сука!

Сашка не обращая внимания на беснующегося сокамерника, осторожно прикоснулся пальцами к гладкой и прохладной коже Оксаны. Его дыхание, хрипло вырывавшееся из-под узкой щели бинтов, тёплым воском стекало по её щекам. Сашкины чуткие пальцы заворожено прочертили странный узор на шее Оксаны. Она покорно замерла, закрыв глаза, переполненные солью слёз. Сашка с протяжным всхлипом втянул в лёгкие пыльный воздух.

-- Надзиратель! - продолжал неистово орать Островский. - Да, где же ты, падла....

В двери открылось округлое окошко глазка. Тёмный, неподвижный зрачок тюремного вертухая с упрёком уставился на взбеленившегося блатаря.

-- Ну? - глухо спросил дежурный надзиратель. - Чего вам?

-- Сознаться хочу, - боязливо выдохнул Островский, через плечо оглянувшись на целующихся Сашку и Оксану. - В убийстве сознаться, полностью и чистосердечно. Веди к следователю. Сейчас же!