Подпольная кличка - Михаил

Насчет отношения ЦО к Центральному Комитету Вы вполне правы, что не надо раз навсегда давать перевеса ни тому, ни другому. Съезд сам, по-моему, должен каждый раз отдельно решать этот вопрос, И теперь по уставу над ЦО и над ЦК стоит Совет партии. А в Совете 2 члена и от ЦО и два от Центрального Комитета. Пятый же выбран съездом. Значит, сам съезд и решил, кому на этот раз надо дать перевес. Рассказы про то, будто мы хотели подавить русский ЦК заграничным ЦО — одна сплошная сплетня, в которой нет ни слова правды. Когда мы с Плехановым были в редакции, то у нас даже в Совете было три русских социал-демократа и только два заграничных. У мартовцев же теперь стало наоборот! — вот и судите по этому об их речах!

Крепко жму Вам руку и очень прошу сообщить мне, получили ли это письмо, прочли ли мое письмо в редакцию и №№ 52 и 53 «Искры» и как вообще теперь у вас дела стоят в комитете.

С товарищеским приветом Ленин.»[2]

Ленинского письма, посланного из Женевы в Екатеринослав, Вилонов не получил.

Его в это время уже гнали этапом через всю Россию. Три года ссылки в Восточной Сибири — таков был приговор особого совещания.

Глава пятая

Казалось, тайге не будет конца. Можно идти сотни верст и не встретить ни одного человека. Уже второй день шагает Михаил по сибирской глухомани. Позади двухмесячный этапный переход, северная зима, заброшенное на край света село Бушуиское, урядник, охраняющий ссыльных… Где-то высоко-высоко над головой жаркое июньское солнце с трудом пробивается сквозь сомкнувшиеся кроны деревьев, а впереди тайга, тайга, тайга Но по-прежнему упрямо, как будто нет позади трудных верст, шагает Михаил.

Внезапно сосны расступились и дорогу преградила водная ширь Енисея. Совсем далеко, почти у самого горизонта, виднелся другой берег. Могучая река вольно несла свои воды, гордясь своей силой и неприступностью. Казалось, она бросала человеку вызов: ну и что же ты теперь будешь делать, ведь дальше-то я тебя не пущу. Михаил долго стоял на берегу, любуясь неистовой силой, смотрел на волны, которые, обгоняя друг друга, спешили куда-то на север. И только потом принял вызов.

Глаза его дерзко засмеялись, он весело сбежал с берега, быстро разделся и. привязав одежду на голову, вошел в воду.

Часа через два, пошатываясь от усталости, он поднялся на другой берег и, бросившись в траву, долго смотрел в бездонное небо, улыбаясь чему-то своему. Отлежавшись, встал, помахал Енисею рукой и снова зашагал по тайге Красноярске его уже ждали товарищи. В «бюро по побегам» ему дали самарскую явку, «очки», связали с бригадой железнодорожных кондукторов, которые гнали на запад порожние составы с японского фронта.

— Это для тебя лучше всякого пассажирского будет-спокойно и быстро.

Так в пустых товарных вагонах (его передавали от бригады к бригаде) он доехал до Урала. И только здесь пересел в пассажирский поезд.

Забравшись на верхнюю полку, с жадностью прислушивался к вагонным разговорам. Полгода он был оторван от этого пестрого русского люда. О чем-то он сейчас думает и говорите.

А в вагоне среди обыденных речей нет-нет да и заговорит кто-нибудь на политическую тему. И уже без опаски откровенно, даже зло. И больше всего о войне.

Вон кто-то вошел с газетой. И к нему сразу же с ехидными вопросами:

— Что нового?

— Где нас бьют? По какому месту?

— Терпение… терпение, сейчас посмотрим.

Читающий бормочет отдельные фразы:

— В море тихо… Неприятеля не видно… Наших прибывает… Адмирал Макаров…

— Позвольте, позвольте. Как это? Ведь Макаров утонул вместе с кораблем?

— Ну вот он и сообщает оттуда.

Общий хохот…

— Да, — раздается другой голос, — каждый день побеждают, а все дальше откатываются. Если подсчитать, сколько тысяч мы этого самого япошку перебили и забрали в плен, то прямо удивительно, откуда у них вояки берутся. Страна-то маленькая, с одну нашу губернию будет. Врут, должно быть, все.

Официальным сообщениям никто не верил. В открытую критиковали бездарных генералов, рассказывали о взяточничестве, казнокрадстве, самодурстве чиновников.