Михаил оставил квартиру Сергея, в которой жил после приезда в Екатеринбург, и вместе с Александром Черепановым (братом Сергея) снял комнату на Тимофеевской набережной, 28. Хозяйке он представил паспорт на им.1 крестьянина Бориса Антоновича Чистякова.
23 января 1905 года. Утро еще не начиналось. Лишь кое-где в окнах горели огни, да перед воротами электростанции раскачивалась тусклая лампочка.
Ротмистр Подгоричани, сопровождаемый жандармскими унтер-офицерами и полицейскими, вошел во двор электростанции. Этот обыск он решил возглавить сам: слишком большие возлагал на него надежды. Поэтому и поднялся с постели так рано. И все-таки частично он опоздал. За несколько минут до прихода графа и его свиты Михаил ушел из квартиры Сергея Черепанова.
Полицейские и жандармы поднялись на второй этаж. Унтер забарабанил в дверь.
— Кто там?
— Телеграмма…
Подгоричани был доволен: комитетчики пойманы с поличным. На столе, за которым до его прихода сидели хозяин квартиры и его гости, лежала пачка свежих прокламаций и, кажется, еще что-то. Граф не смог скрыть самодовольной улыбки:
— Прошу, господа, предъявить паспорта. Кто будет хозяином квартиры?.. Сергей Александрович Черепанов… Дальше, господа. Сомов Виктор Андреевич… Дальше… Киселев Иван Васильевич… Белевский Роберт Станиславович… Цепов Николай Михайлович.
Подгоричани кивнул унтер-офицерам: начинайте. Поставив у двери городового, удобно уселся на стул. Жандармы принялись рыться по углам. Все подозрительное складывали на комод: куча росла с каждой минутой…
Сергей открыл дверцу печки, разжег ее, подбросил дров. Батурин (Сомов), казалось, отключился от всего, что происходило вокруг, и погрузился в свои думы. «Киселев» и «Белевский» молча сидели на скамье. Цепов стоял, прислонившись плечом к стене. Глаза его лихорадочно повторяли путь жандармов по комнате. Глядя на улики, появляющиеся на комоде, он прикидывал: год крепости… два года… А когда на комод легли протоколы конференции, Цепов оторвался от стены и стал ходить взад и вперед по комнате. Подгоричани пытался остановить его, но вскоре переключил внимание на унтеров, которые рылись в чемоданах. Цепов все ходил и ходил. И вдруг его взгляд связал две вещи: документы на комоде и топящуюся печку. Заметив, что ротмистр отвлекся, Цепов сгреб бумаги и швырнул их в огонь. Городовой у двери отрыл было рот, но, увидев, что ни ротмистр, ни унтеры ничего не заметили, молча стал переминаться с ноги на ногу.
Когда Подгоричани бросился к Печке, было уже поздно. Протокол о случившемся комитетчики подписать отказались.
По Екатеринбургу ползли слухи об арестах. Город тревожно насторожился. С наступлением сумерек обыватели закрывали двери на все запоры. Жандармы методически прочесывали улицы. Арест следовал за арестом. Оставшиеся на свободе социал-демократы приуныли.
В избушке было холодно, тесно, неуютно. В крохотной комнатке едва разместилось человек пять — почти все, кто уцелел от арестов. Сидели молча, пряча друг от друга глаза.
Весело хлопнула дверь. В комнату ворвался свежий морозный воздух. Михаил поздоровался, набросил на гвоздь шапку, расстегнул поддевку:
— С верхисетцами задержался. По-хорошему злятся ребята.
Казалось, он не заметил пасмурных лиц. Сразу же заговорил о деле. Типография цела. Нового наборщика нашли. Нужно достать бумаги. На днях начнем печатать. Распространять Прокламации будут «Уралец» и «Черт».
Теперь об арестованных. Нечего им в тюрьме засиживаться. Будем готовить побег. Связаться с тюрьмой попросим Клавдию Тимофеевну.
И словно раздвигались стены тесной избушки, аресты уже не казались столь Страшными, а положение таким безнадежным. Повеселели глаза: каждый знал, что ему делать.
Из донесения Помощника начальника Пермского губернского жандармского управления по Екатеринбургскому уезду, ротмистра Подгоричани от 31 января 1905 года: