Подработка на том свете

– Я люблю тебя, дочка, – произнесла одними губами мама, но я поняла ее.

– Подожди, не уходи! – крикнула я, боясь, что она исчезнет. – Мне многое нужно у тебя спросить! Почему ты оставила меня? В прошлый раз ты гуляла среди маков, но мак означает сон, порой вечный сон. Значит, ты умерла? Ты в Раю? Скажи только да или нет!

Мама грустно улыбалась. На ее глазах появились слезы. А чертовы пионы не пускали к ней, и казалось, что расстояние между нами не сокращается, а увеличивается. Я задыхалась от бессилия и густого аромата цветов.

Проснулась на мокрой подушке. Выходит, плакала. Маминой фотографии на тумбочке не было. Я соскочила с кровати, со сна не понимая, куда делась карточка, но вскоре нашла ее под тумбой. В темном углу, похожем на грот.

– Мне срочно нужно в грот! – произнесла я и быстро принялась одеваться. Я знала, что мой сон навеян вчерашними разговорами с Марией, но я должна была убедиться, что скульптура любимой женщины Ви не похожа на маму.

– Ты куда? – Маша похоже ждала меня. Она соскочила с дивана и кинулась наперерез. Я еще не ответила, но она уже знала. – Не ходи туда, не надо. Я дура–дура, прости меня. Наговорила лишнего!

Повариха вдруг рухнула на колени. Уткнувшись в подол моего платья, заплакала.

– Скажи, как звали любимую Ви, – попросила я, подняв глаза к потолку. В моих глазах плескались озера слез, и если бы я опустила голову, то утопила бы в них Машу.

Повариха, отказываясь, помотала головой.

– Я уже заметила, что никто из вас не называл ее по имени. Решили стереть из памяти, как страшную ошибку, допущенную в ее судьбе каждым? Или бережете несчастного Ви, чтобы не делать ему больно?

Маша заскулила.

– Если бы не я и эти дурацкие пионы, ты никогда не узнала бы о ней. Я плохая! Плохая! Мне самая дорога в ад!

– Имя! – я уже не выдерживала. Если бы не повариха, обхватившая мои ноги руками, я бы уже бежала к гроту. – Назови имя! Неужели так трудно?!

– Мы звали ее Леди Пион, – всхлипнула Маша. – Она пришла к нам с охапкой пионов. Мы всем даем прозвища, стоит новому администратору переступить порог. Ты вот Красная шапочка, Лидия была Мамочкой. Та, что влюбила в себя Парадиса, а потом изменила ему с Онфером – Лиса. Она была рыжей, как Ви.

– Не заговаривай мне зубы. Ты прекрасно знаешь, как на самом деле звали женщину Ви, – я все–таки опустила голову, и накопившиеся слезы потекли по щекам.

– Мне запретили. Ви приказал не ворошить давнюю историю.

– Имя! Или я немедленно ухожу из дома. Навсегда.

Еще мгновение и я вцепилась бы в волосы поварихи. Я готова была намотать ее косу на руку и поднять с колен. Чтобы смотреть глаза в глаза. Но Маша сдалась быстрей.

– Марина. Ее звали Мариной. Ви убьет меня…

Я ее больше не слушала. Нечеловеческими усилиями высвободилась из рук поварихи и, перепрыгнув через нее, упавшую на пол, понеслась к двери. Мою маму звали Мариной!

Я летела по кладбищу. Задыхалась от быстрого бега, но остановилась только у входа в грот. Схватившись за бок, в котором почувствовала колющую боль, согнулась пополам. Завыла в голос от того, что забыла фонарь. Как я без него в темноте? Но возвращаться не захотела. Знала, что меня остановят, придумают какую–нибудь отговорку, чтобы я забыла, не пошла, не удостоверилась, что женщина, любившая Ви – та самая, что бросила меня в детстве.

Грот оказался на удивление хорошо освещенным. Снаружи выглядевший как груда камней, изнутри он являл образчик утонченной архитектуры, где имели место окна с цветными мозаичными стеклами. Пусть запыленные, но они пропускали свет. Кто–то древний превратил изящное строение в склеп, и сейчас я шла мимо надгробий, украшенных скульптурными композициями различных веков. Женщины и мужчины в нарядах своего времени. Но я не останавливалась, любопытство уступило желанию найти ту единственную могилу, возле которой цветут пионы.

Цветов оказалось много. Очень много. Если бы было больше стекла, то я назвала бы этот уголок грота оранжереей пионов. Отборных, красивых, с каплями росы на лепестках. Но не они сейчас меня волновали. В самом центре розового моря застыла скульптура из белого мрамора.

Как и во сне, я шла напролом, ломая кусты, желая подобраться к высеченной из камня женщине как можно ближе, чтобы вглядеться в ее лицо.

Говорят, это до нас мраморные статуи дошли неокрашенными. Время и неблагоприятные условия «хранения» не пощадили краску, и мы приняли за факт, что скульпторы изначально ваяли богов Олимпа бесцветными. Как же мне сейчас не хватало намека на то, каким был цвет волос у любовницы Ви.

Мне доводилось видеть, как компьютерные специалисты «оживляли» статуи древних героев. Изумляло, насколько сильно, обретая цвет, менялись каменные лица Клеопатры, Александры Македонского или Юлия Цезаря. Каким бы искусным ни был мастер, камень не в состоянии передать ни цвет глаз, ни цвет кожи. Вот и сейчас мне трудно было понять, я вижу перед собой родного человека или незнакомку. Не та прическа и не тот поворот головы, что были у мамы на фотографии.