Я с горечью осознала, что совершенно не помню, как она выглядела на самом деле. Как смеялась, каким обладала голосом, умела ли петь. Были ли у нее такие же веснушки, как у меня. Очень странно, что у шестилетней девочки совсем не сохранились воспоминания. Видимо, предательство родного человека так сильно повлияло на мое сознание, что образ стерся. Если бы папа не сжег фотографии, я бы знала о маме больше. Например, что она любила пионы.
– Это я заманил тебя в дом.
Я резко обернулась. У входа в «оранжерею» стоял ребенок. Мальчик со светлыми кудряшками в штанишках на помочах. Белая рубашечка, белые гольфы, кожаные сандалии.
– Кто ты? – выдохнула я, перебирая в уме варианты, кем мог быть голубоглазый мальчишка, основной из которых – передо мной мой сводный брат, сын Ви.
– Не выдумывай, все гораздо проще, – ребенок махнул рукой, и на его запястье блеснули золотые часы.
– Дисе?
– Почему–то решил, если явлюсь тебе в образе ребенка, ты меня не убьешь. Там скамейка, пойдем сядем, – он кивнул в сторону окна, и я, подобрав подол платья, направилась туда. Ломая пионы, сбивая с них росу.
Мальчик сел и постучал пухлой ладошкой по потемневшему дереву. Его ноги не доставали до земли, и он болтал ими как самый настоящий ребенок. Один из гольфов спустился, и это придавало образу малыша натуральность.
Прежде чем начать, Дисе вздохнул.
– Тебе никто не говорил, но контракты с администраторами я подписываю сам. Стучусь в дверь и протягиваю конверт. Светлана Сергеевна сразу поняла, кто к ней пришел. «Пора?» – спросила она, поправляя бант на блузке.
– Она всегда была модницей, – согласилась я, представляя, как зашлось сердце у Светика–Семицветика при виде Смерти. Она хваталась за бант или за кулон на шее только в том случае, если сильно волновалась. Я произнесла «была», не думая, поэтому тут же спохватилась. – Светлана Сергеевна еще жива?
Мальчик улыбнулся.
– Жива. Она сразу согласилась пойти со мной, когда узнала, что дата ее смерти отодвигается. Принялась суетливо собирать вещи. Я не мешал. Ходил по квартире, разглядывал безделушки, желая понять, какой она была в молодости, как прожила жизнь. Красивая балерина. Красивая старость. Разгуливая туда–сюда, забрел в третью комнату и только по одежде догадался, что здесь живет совсем юная девушка. Уже собрался уходить, как заметил на столике у кровати затертую фотографию.
Дисе вздохнул. Я же напряглась. Фотография мамы!
– Я сразу узнал Марину. А Светлана Сергеевна поделилась со мной, как сильно ты была обижена на бросившую тебя мать. Мне показалось несправедливым, что ребенок Марины, к которому она рвалась все время пребывания в доме, считает ее предательницей.
– Она рвалась вернуться? – я не знала, что думать. – Это Ви не пускал ее? Заморочил голову, как он это умеет и насильно удерживал?
– Рвалась. Но Ви знал, что стоит Марине выйти за пределы дома, как она тут же погибнет.
– Погибнет?! – пульс подскочил до максимального.
– У твоей мамы был врожденный порок сердца, ей даже тебя не разрешали рожать, а она осмелилась. Администраторами «Последнего приюта» всегда выбираются только те, у кого дни жизни сочтены. Не пугайся, – мальчик положил руку на мое колено. Он видел, как я вздрогнула. – Ты исключение. Ты совершенно здорова и проживешь еще много–много лет.
Контракт со Светланой бы именным, и она уже подписала его, поэтому нам пришлось выдумывать, чтобы заманить тебя в дом. Я набросал на скорую руку на вырванном из тетрадки листе приглашение на должность и. о. администратора. Заметь, исполняющего обязанности администратора, что уже говорит о временной работе. С твоей квартирной хозяйкой мы договорились, что она прибудет в дом первого сентября утром. Она продержится до конца августа, я знаю.
– И вы отпустите меня?
– Конечно, иначе нарушится равновесие. При встрече одной из вас придется умереть.
Смерти Светику–Семицветику я не желала, себе тем более, поэтому сделала мысленную зарубку, что должна убраться из дома тридцать первого августа.
– Фер и Радис знают, что произошла подмена?
– Нет. В курсе только Светлана и теперь ты. Я хотел, чтобы ты узнала, почему ушла твоя мама. Она любила тебя всей душой. В машине я заметил, что ты не спишь, и специально завел разговор о ней.
– Но почему она не попрощалась со мной перед тем, как подписала контракт с вами? Тогда вы тоже сами пришли за ней?
– Дважды являлся. И она дважды отказывалась уходить со мной. Я объяснял ей, что сердце в любой момент остановится, что ее смерть напугает дочь, но твоя мама лишь улыбалась. «Я нужна моей Рите, а она мне».
– Она называла меня Ритой? Не Марго, как отец?
– Только Ритой. Может, поэтому наши еще не поняли, кто попал к нам в дом?
– Мне кажется, Маша поняла. Поэтому не хотела, чтобы я приходила сюда.
– Призраки порой куда прозорливее нас. Или все потому, что они подглядывают за нами?
Я вздохнула. Вспомнила, что утром фотографию мамы нашла под тумбой, а не на ней.
Не комната, а проходной двор.