Подробности жизни

— Да никак не провинился! — вскинулась в Фатееве еще не остывшая обида. — Просто кому-то там захотелось… Да я тебе как-нибудь от скуки все расскажу подробненько. Бывают же у вас тоскливые моменты?

— Бывают…

Буквально дня через два или три после этого разговора роту подняли ночью по тревоге и повели к югу от Колпина. Надо было проложить колонный путь на Красный Бор, вроде бы уже занятый нашей пехотой. Работали весь остаток ночи и все длинное декабрьское утро — было как раз немецкое рождество, 25-е число. Вместе с остывшим завтраком саперам привезли маскхалаты, и работа продолжалась днем. Дорога все приближалась к переднему краю. Впереди не затихала автоматно-пулеметная стрельба; ее как будто все время раздували сильные ветры, дующие то с одной, то с другой стороны. Дорога тоже обстреливалась, особенно после того как по ней прошли танки КВ с волокушами. Была слышна и наша артподготовка, от которой всегда веселится сердце солдата.

Фатеева явно тянуло туда, вперед. И ему явно не нравилось ковырять киркой мерзлую землю.

— Лошадиная служба у вас, ребята, — ворчал он.

— Ишачья, — поправили его.

Когда сержанту Матюху велели выделить двух человек в разведку, Фатеев вызвался сам.

— Мне это дело привычное, — сказал он.

— Разведка-то инженерная, — засомневался сержант, — так что второго придется… вторым придется тебе, Сорокин. Ты у нас опытный сапер и разберешься там, что к чему.

Задачу они получили у начальника штаба батальона, приехавшего вместе с дневной кухней. Инженерной разведке надо было идти вслед за стрелковыми подразделениями до первой немецкой позиции, там внимательно осмотреть оборонительные сооружения противника и зарисовать их. Для рисовальной работы с ними шел старший чертежник штаба, но ему надо было показать объекты и просто помочь дойти до них.

Отправились с наступлением сумерек. Чертежник — молодой, серьезный очкарик в новом чистеньком полушубке — оказался молчуном. Он, конечно, побаивался переднего края и всего предстоящего. Шел, ссутулившись и как бы отъединившись от других, наедине с самим собой. Правда, от пуль, когда они стали посвистывать, прилетая чуть ли не с трех сторон, он не нырял, сохраняя достоинство. Сорокин спросил было, для кого все эти картинки понадобились, но чертежник даже не отозвался.

— Кремень! — сказал тогда Фатеев, глядя на чертежника. Затем предположил, что парнишка и сам ничего не знает. И начал рассказывать Сорокину обещанное: за что был «сослан» в саперы.

Начиналась эта история с того же, с чего начинается большинство разведчицких рассказов: ходили за «языком». Два раза перед этим группы возвращались с пустыми руками, и начальство свирепствовало, вплоть до того, что грозило перевести разведчиков в пехоту, посадить на тыловую норму довольствия и так далее. Надо было реабилитироваться. И решили попытать счастья не в первой немецкой траншее, как обычно делали до этого, а чуть в глубине обороны. Выбрали там блиндажик, стоявший этаким хуторком, подползли к нему, прислушались, огляделись. Все было тихо-мирно. В блиндаже дотапливалась печка, пахло древесным дымком, но никакого движения внутри не слышалось — немцы, как видно, уже спали. Часового поблизости не было видно — скорей всего, спрятался где-нибудь от мороза. Только по первой траншее, уже за спиной разведчиков, прохаживался вперед-назад солдат, постреливал из автомата и выпускал одну за другой ракеты.

Фатеев шел в группе захвата, и командир, оглядевшись, показал ему рукой на дверь блиндажа: действуй! Фатеев сполз в траншею у самого входа в блиндаж, осторожно потрогал дверь. Она не поддавалась, только морозно заскрипела. Тогда он разбежался, ударил ногой и вместе с откинувшейся дверцей влетел внутрь. Это был отдельный командирский блиндажик для одного или двух человек. Немец, спавший на нарах и неплохо видимый в бликах света от печного поддувальца, успел выхватить из-под подушки пистолет. Пришлось Фатееву упредить его очередью. И почти что захваченный «язык» рухнул замертво на свою барскую, застланную простынями, постель. Пистолет упал на дощатый пол перед печкой. Фатееву хотелось сразу же подобрать его — любил трофейное оружие! — но поостерегся: в блиндаже мог еще остаться кто-нибудь живой. Разведчик предупредительно крикнул: «Хенде хох!»