Но вот беда: рабочий график Высоцкого был перегружен. В экспедицию он приезжал на день-два. После спектакля, авиаперелета, каких-то параллельных досъемок у Станислава Говорухина в «Вертикали» он появлялся измученный, усталый, но в кадре мгновенно преображался: был до предела собран и в то же время раскован. «Порой мне казалось, – говорил Карюк, – что я читаю его мысли: успевает или нет он на очередной рейс. И, видимо, иногда тень этой мысли ложилась на его лицо, но он был живой в кадре и в жизни».
Впрочем, Муратова, как могла, его защищала: «Он очень быстро снимался, был удобным партнером во всех отношениях… Поэтому сложностей вообще не было, кроме тех, которые всегда существуют, когда ты снимаешь театрального актера, – на спектакль, со спектакля. Но это от него не зависело…»
Тем более что в горячие съемочные дни «хозяйка картины» и сама выглядела не ахти. В киногруппе уже никто не обращал внимания на ее чрезмерную импульсивность, болезненную худобу, резко почерневшее лицо, бесконечные сигаретки, севший голос и нервы, нервы, нервы… Ей все никак не давался один каверзный эпизод:
Но вот однажды Высоцкий буквально потряс всю съемочную группу. К студии подкатило такси. Вышел Владимир, подал руку своей спутнице – и из машины появилась… Марина Влади!.. Все онемели и замерли, словно солдаты из роты почетного караула на летном поле, приветствующие генерала де Голля…
«Киру Муратову я очень уважаю и люблю, – не раз публично признавался Высоцкий, рассказывая о своей работе в кино. – Она прекрасный режиссер, очень талантливый человек. Я очень хорошо к ней отношусь… и с удовольствием бы еще снимался… К сожалению, эта картина («Короткие встречи») шла не очень широко, ей дали только третью категорию. Это, пожалуй, самая серьезная моя работа. В ней то, что я в этой жизни люблю. Люблю своего героя, который с прекрасного, обеспеченного места в управлении ушел заниматься тем, чем ему положено. Он геолог и пошел в поисковую партию, в трудные условия, на многие месяцы, несмотря на то, что у него дома от этого всем плохо. Он решил заниматься тем, чем должен заниматься человек. Я с ним солидарен: считаю, что всегда нужно делать более интересную работу, даже если это менее выгодно. Поэтому эту роль я играл с удовольствием…
Он по полгода не бывает дома, этот парень. У него дома неприятности, жена… Она говорит: «Останься со мной!» Он: «Поедем со мной!» Она: «Останься со мной!»… Ну, в общем, они… поссорились. А он встречает девушку где-то там, во время своих геологических скитаний, и вот такая вот сложная ситуация… И чем-то это мне напоминало нашу актерскую судьбу. Ну не потому, что у нас где-то девушка там, в наших скитаниях, а просто вот по настроению… Мне тоже дома говорят: «Вот куда ты все время ездишь?! Что ты там делаешь?..»
Кстати, Кира Муратова жизнеподобный кинематограф снимает, даже не жизнеподобный, а просто почти что хронику. И хотя идет от актера, она пользуется всевозможными пластическими приспособлениями и просит актеров, чтобы они это делали, и делает сама то же и как режиссер, и как актриса. Она очень чувствует пластику. Примеров этому в фильме много. Есть, например, абсолютно немые планы, всевозможные проходы, круговые выходы наших героев на камеру. Но если бы Муратовой сказали, что она требует пластической выразительности в кадре от актеров и от себя, то она бы очень удивилась. Она, наверное, это по-другому называет, просто выразительностью…»
Высоцкий не знал, а Муратова тогда еще просто никому не признавалась, что мечтает снимать немое кино. И даже будучи автором полутора десятков фильмов, все еще по-прежнему сожалела: «Пока не получается. Я не нахожу подходящего сценария. Я очень люблю пантомиму, Чарли Чаплина, который ничего не говорил. У него все просто и гениально…»