Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Я вчерась еще пождала его, — боле спокойно начала разсказывать Лукерья, — да думаю, можетъ его хозяинъ разговться оставилъ. Гляжу, а его и сегодя нтути, до десяти часовъ нтути. Ну, я и пошла къ хозяину… Похристосовалась, какъ слдуетъ, опосля и спрашиваю про мальчишку. — «Мальчишка твой въ полиціи, потому что онъ подлецъ и ябедникъ», — хозяинъ-то мн говоритъ. — Дитя малое, глупое, — я-то говорю, — гд ему подлость понимать, разв по глупости што сдлалъ. — «Нтъ, — хозяинъ-то говоритъ, — не по глупости: онъ, говоритъ, больно уменъ сталъ, жаловаться на меня въ мировому ходилъ. Вотъ я, говоритъ, его сперва въ полицію свелъ, а тамъ, говоритъ, его отодрали, — здорово отодрали, не скоро заживетъ, долго, говоритъ, помнить будетъ… А отодрамши, говоритъ, въ тюрьму засадили, вс праздники просидитъ въ тюрьм… Какъ сказалъ онъ: отодрали, да не скоро заживетъ, да что въ тюрьм онъ, — такъ у меня сердце и обмерло…. Худенькій онъ у меня, дитя слабое, кровь-то у него почитай что благородная… Ну, я ужь и не помню, что потомъ было…. Прибжала это я въ полицію, спрашиваю сынишку, да какъ сняла съ него штанишки, да посмотрла на писанку-то эту, такъ и сама не знаю, что со мной сталося: кричу, ругаюсь, его тащу за собой…. Крику надлала на весь дворъ, а солдаты полицейскіе смются:- „Ладно, говорятъ, расписали!“… А опосля и меня хотли въ тюрьму: мальчишк срокъ не прошелъ, а я его туда не пущаю, домой тяну…. На мое счастье барыня какая-то важная въ окно посматривала. Позвала меня подъ окошко, спрашиваетъ. Ну, а ей все и разсказала, да на колнкахъ просила отпустить сынишку… Ну, барыня сжалилась, позвала какого-то полицейскаго, поговорила малость, да и велла мальчишку отпустить….

— Викторъ Александровичъ! Барины вы мои дорогіе! Ну, разв есть законъ такъ-то мальчишку стегать?… Чуть не на смерть застегали дитё малое!.. Проклятые, подлецы!.. Я этого такъ не подарую, я судъ надъ ними найду! Нын новый судъ есть! — рыдая и всхлипывая закончила Лукерья свой разсказъ.

— Конечно, есть. Вы, Лукерья, губернатору жалуйтесь, а если онъ ничего не сдлаетъ, такъ я вамъ напишу прошеніе къ мировому судь…. Успокойтесь, праздники пройдутъ и вы жалуйтесь, — наставительно успокоивалъ Перехавшій Лукерью.

— А можетъ и стоитъ сынишка-то твой?

— Кто зря пороть будетъ?

— Конечно, чего зря пороть!

— Доведись на меня, такъ я бы ему, сынишк-то, еще сама бы всыпала такъ-то!

— Пусть помнитъ, въ другой разъ не шкодитъ!

— Пойдемте, господа, обратился Кречетовъ къ Перехавшему и Могутову, брюзгливо посмотрвъ на толпу, изъ которой сыпались подобныя замчанія и совты.

— А я нешто по голов его поглажу? Я его… проклятаго проучу! — и Лукерья съ поднятою рукой бросилась на мальчика.

— Такъ грхъ, Лукерья! — оттолкнувъ ея руку далеко прочь, порывисто обнявъ одною рукою мальчика и отстранивъ его, съ суровымъ, грозно устремленнымъ на Лукерью взглядомъ, съ сжатою въ кулакъ и приподнятою въ верхъ другою рукою, громко крикнулъ Могутовъ.

Кречетовъ, и Перехавшій съ невольнымъ страхомъ смотрли на него. Тмъ казалось, что если Лукерья, на правахъ матери, вздумаетъ отнимать мальчика, то Могутовъ съ такою силой оттолкнетъ ее, отъ себя, что она грохнется со всхъ ногъ на земь, далеко отброшенная прочь.

Лукерья, какъ мгновенно ошеломленная, не зная что ей длать, безсмысленно смотрла по сторонамъ, а потомъ начала горько рыдать и всхлипывать. Мальчикъ тоже началъ тихо плакать.

— Полно плакать, мать не будетъ тебя обижать… Пойдемъ пока ко мн, я угощу тебя вкусной пасхой, — та еще и не лъ пасхи, — да, шалунъ мальчикъ? — и Могутовъ приподнялъ мальчика, поцловалъ его въ лобъ и потомъ повелъ его къ себ.

Лукерья, продолжая рыдать, поплелась вслдъ за ними.

— Эко добрый баринъ, — пожаллъ мальца!

— Какъ не пожалть! Дитя малое, — а ишь…

— Здорово, подлецы, выпороли!

— А можетъ и за дло…

— Какое дло! Вдь, дитя, не большой, — какое дло!

Толпа расходилась, длая такія замчанія. Перехавшій простился съ Кречетовымъ и вернулся къ Могутову.

III.

Кречетовъ вышелъ за ворота и слъ въ фаэтонъ, запряженный, по-русски, тройкою небольшихъ лошадей, блыхъ, съ круглыми, черными, неправильными пятнами. Объ этихъ лошадяхъ, равно какъ и о старомъ-престаромъ кучер, съ длинной, совершенно блою бородой, шутники города говорили, что они такъ же оригинальны и такъ же замтны чуть не за сто верстъ, какъ и ихъ владлецъ.

— Къ Рымнинымъ, — сказалъ Кречетовъ кучеру и задумался надъ только-что виднной имъ сценой съ сильно высченнымъ мальчикомъ. Скоро, впрочемъ, грустныя мысли о варварств родныхъ нравовъ, такъ жестоко отражающихся даже на дтяхъ, смнились у него боле веселыми думами о Могутов.