Посл этой, промелькнувшей въ голов Могутова, сцены, онъ началъ засыпать. И снится ему послдній день его жизни въ город С-л, послднее воспоминаніе его гимназической жизни.
Средина августа. Жаркій, безоблачный, тихій день. Два часа. Близъ старой втвистой яблони, сквозь густыя втви и листья которой не пробиваются лучи солнца и не длаютъ ни одного свтлаго пятна на земл, въ маленькомъ садик торговки вырыта ямка; надъ ней два большихъ чугуна; подъ ними горятъ щепки, синенькій дымокъ которыхъ, смшавшись съ паромъ изъ чугуновъ, медленно поднимается вверхъ, подъ тихую воркотню кипящей воды въ чугунахъ и подъ слабый трескъ щепокъ, горящихъ подъ ними. Могутовъ, уже не въ гимназической форм, а въ парусиновыхъ брюкахъ и жилет, въ красной кумачевой рубах, безъ пиджака и безъ фуражки, съ длинными, успвшими отрости за каникулы, закинутыми небрежно назадъ, волосами, стоитъ около чугуновъ и, часто поднимая съ нихъ крышки, слдитъ за цвтомъ, варящихся въ чугунахъ, раковъ, чтобы по немъ опредлить конецъ варки. Подъ яблоней, вытянувшись во всю длину своего боле средняго роста, лежитъ Леля. На ней короткое, коленкоровое, коричневаго цвта, простенькое платье, безъ кринолина и юбокъ, одна рука ея, также вытянутая ровно, лежитъ вдоль нея, прижавъ платье и оттянувъ его въ одну сторону, назадъ, обрисовавъ формы ногъ, ступни которыхъ, обутыя въ простыя кожаные башмаки, безъ чулокъ, видны изъ-подъ короткаго платья до самыхъ щиколодокъ; другая рука ея, упираясь локтемъ въ землю, поднята вверхъ и, чуть-чуть согнутыми пальцами, поддерживаетъ голову. Возл нея лежитъ открытая книга.
Прошло боле трехъ лтъ съ тхъ поръ, какъ Гордій сталъ ея братомъ. Онъ не пропускалъ, во все это время, почти ни одного дня въ году, чтобы, хотя часъ-другой не заниматься съ нею, а во время каникулъ не посвщать всего своего времени на обученіе и развитіе ея. За то теперь, ей скоро будетъ шестнадцать лтъ. Она отлично читаетъ, правильно и очень порядочно пишетъ, знаетъ вс слова и фразы изъ французскаго Олендорфа, хорошо знаетъ ариметику, знакома, не по наслышк, съ родной поэзіей и прозой, знакома, не по наслышк, и съ переводами иностранныхъ писателей и поэтовъ, знакома поверхностно съ исторіей и естественными науками; но она по прежнему дочь торговки, живетъ съ ней и любитъ её, одвается и работаетъ, какъ дочь торговки, и только головка ея знаетъ много, гораздо боле, чмъ любая барышня ея лтъ. Она знаетъ, между прочимъ, что ея братъ, ея Гордюша, кончившій съ медалью гимназическій курсъ, детъ на казенный счетъ въ Петербургъ, выбравъ, по совту Сидорова, не университетъ, а институтъ; она знаетъ, что, по окончаніи курса, Гордюша устроитъ фабрику, на которой, какъ въ мастерской Вры Павловны Лопуховой, съ которой она очень хорошо знакома, вс, начиная отъ Гордюши, запвалы фабрики, и до послдняго работника, будутъ одинаково заинтересованы въ работ, будутъ одинаково счастливы, веселы и довольны; она знаетъ, что, когда зашумитъ, пущенная въ ходъ, могутовская фабрика, она и мать ея также будутъ на этой фабрик въ качеств работницъ, не переставая быть сестрою и матерью Гордюши, она знаетъ…. Но чего только не знаетъ сестра, друтъ, единственная привязанность такого героя, какъ ея братъ, Гордій Могутовъ!.. Не знаетъ она только одного, что этотъ герой, этотъ братъ ея, часто, когда лежитъ ночью на гимназической койк, когда ему почему-то не спится и онъ думаетъ о ней, — она, его сестра, вотъ уже скоро съ годъ, рисуется ему не въ роли сестры, а какъ любовница, гражданская жена, какъ вчный другъ — женщина, на которой онъ, впрочемъ, никогда не женится, такъ какъ, по его мннію, бракъ — форма, ложь, неисполнимая клятва въ вчной любви, тогда какъ вчной любви не можетъ быть, какъ это прекрасно доказано и въ «Подводномъ камн», и въ «Что длать», изъ романахъ Бальзака, и въ романахъ Жоржъ-Занда, не знаетъ она, что часто, цлуя ее при прощаньи, онъ торопится уйти съ глазъ ея, стараясь скрыть вдругъ выступившую краску на его лиц, сильное біеніе сердца; не знаетъ она, что часто онъ хочетъ сказать ей обо всемъ этомъ, но что у него не поворачивается языкъ для этого.
— Теб жарко, Гордюша? спросила двушка, глядя на раскраснвшееся лицо Могутова, варившаго раки.
— Есть тотъ грхъ, Леля! отвчаетъ онъ, поднимая крышку съ чугуна и силясь сквозь паръ заглянуть внутрь его. — Зато, напослдки, что ни на есть съ наилучшей отличкой сварю матери рачковъ.
— Ну, что-же дальше? спросилъ онъ немного погодя, утирая потъ съ лица рукавомъ рубахи и посмотрвъ на двушку, глаза которой пристально и серьезно смотрли на него.
Она разсказывала ему предъ этимъ свой разговоръ съ матерью вчерашней ночью.
— Что дальше? Мать хочетъ замужъ выходить, не моргнувъ бровью и продолжая серьезно смотрть на брата, сказала двушка.
— Ты не шутишь? Разсказывай по порядку, Леля, сказалъ онъ, окинувъ взглядомъ лицо двушки и, по ею серьезности, ршивъ, что она не шутитъ.
— А вдь теб скучно будетъ безъ братца? хорошо копируя голосъ матери, начала она продолжать свой разсказъ.