— Такъ именно пишутъ Московскія Вѣдомости, — продолжалъ Кречетовъ послѣ прочтенія выдержки изъ газеты, — и вы знаете, что въ ихъ словахъ — одна правда. Вѣдь эта правда и подала мысль нашему собранію, въ прошломъ году, ходатайствовать передъ правительствомъ объ утвержденіи нѣкотораго минимума въ крестьянскомъ хозяйствѣ, который долженъ быть неприкосновененъ и не долженъ подлежать продажѣ, при какихъ бы то ни было условіяхъ. Будетъ ли уважено наше ходатайство — это вопросъ, но вслѣдствіе такихъ грустныхъ обстоятельствъ у многихъ крестьянъ уже теперь нѣтъ ни лошади, ни коровы, и они положительно лишены средствъ въ прокормленію себя и семьи. „Дѣти и вся семья такихъ несчастныхъ пошли по міру“, говорятъ далѣе Московскія Вѣдомости…. И вотъ при такихъ условіяхъ теперь, въ мартѣ мѣсяцѣ, предлагаютъ опять сдѣлать ссуду крестьянамъ по нѣскольку рублей изъ милліона, который можно будетъ выторговать отъ оптоваго подрядчика желѣзной дороги…. Если мы дадимъ нашимъ крестьянамъ заработать по 9 рублей въ мѣсяцъ, если мы выдадимъ имъ въ задатокъ около 30 руб. или даже около 20 руб., то этимъ облегчимъ на первыхъ же порахъ въ пять разъ болѣе всякой ссуды, которая, кромѣ того, никогда не можетъ быть равномѣрна и правильна, какъ всякая милость, подачка. Въ концѣ работы, или даже въ августѣ или сентябрѣ, крестьянинъ-работникъ земской желѣзной дороги получитъ опять рублей двадцать, — это при скудной подрядческой платѣ, но безъ ихъ плутней и надувательствъ; если же мы, дворяне, передовое сословіе голодной губерніи, земскіе дѣятели, которыхъ тѣ же крестьяне съ довѣріемъ выбрали отъ себя, если мы положимъ всю нашу энергію, трудъ и знаніе народа на дѣло постройки желѣзной дороги, заинтересуемъ крестьянъ отрядною работой отъ кубика, при вниманіи къ его нуждамъ, при заботѣ о его продовольствіи, — онъ заработаетъ не 9 рублей, а 15–20 руб. въ мѣсяцъ, и дастъ не убытокъ, а барышъ намъ, его добросовѣстнымъ руководителямъ. Справтесь съ урочнымъ положеніемъ, посмотрите на профиль желѣзной дороги, припомните величину рабочаго дня, спросите подрядчиковъ, посмотрите печатные ихъ отчеты — и вы увидите и убѣдитесь, что при плохомъ продовольствіи рабочій вырабатываетъ легко въ день отъ одной до полутора куб. саж. Платя ему 90 коп. отъ куба, онъ получитъ въ 24 рабочихъ дня отъ 22 до 33 руб. сер., а намъ останется на его харчи и администрацію отъ 14 до 21 рубля. Кажется, что даже людямъ мало знакомымъ съ работой будетъ ясенъ хорошій остатокъ отъ этихъ рублей. Мы заработаемъ навѣрно! Но допустимъ даже, что мы не понесемъ только убытковъ, но, вѣдь, за то мы дадимъ заработать голодному, разоренному крестьянину, мы прокормимъ его, при этомъ заработкѣ, хорошо, онъ вспомнитъ нашу заботу о немъ и скажетъ намъ великое спасибо. Намъ жить съ нимъ придется долго, его здоровье и хорошее положеніе важно для насъ, землевладѣльцевъ, его спасибо — успѣхъ нашего хозяйства, его проклятіе и нищета — разореніе и нашего хозяйства!.. Мы знаемъ, какъ намъ, помѣщикамъ, хорошо имѣть дѣло съ солиднымъ, небѣднымъ крестьяниномъ и какое горе — съ голоднымъ, безсильнымъ, подавленнымъ крестьяниномъ. Не только нашъ долгъ, какъ передового сословія государства, но и нашъ интересъ, какъ землевладѣльцевъ, сдѣлать все зависящее отъ насъ для, поправленія крестьянъ въ теперешнемъ ихъ жалкомъ положеніи. Что же лучшее можно придумать, какъ воспользоваться постройкою желѣзной дороги, строить ее безъ посредства кулаковъ-подрядчиковъ, а при посредствѣ насъ — передоваго сословія, дворянъ и земскихъ дѣятелей, постигнутой голодомъ губерніи.
Онъ говорилъ около часа. Когда онъ кончилъ, среди гласныхъ раздалось хлопанье. Публика послѣдовала ихъ примѣру и вся зала огласилась хлопаньемъ и криками „браво“. Кречетовъ устало опустился на стулъ; онъ былъ теперь очень красивъ: глаза горѣли увлеченіемъ, въ лицѣ не было и слѣда брюзгливости и надутости. Катерина Дмитріевна пристально и съ любовію смотрѣла на него. Она готова была броситься къ нему и крѣпко-крѣпко пожать ему руку; но Кречетовъ не видѣлъ этого, — его окружили и поздравляли гласные.
Чрезъ нѣсколько минутъ предсѣдатель зазвонилъ, гласные усѣлись на мѣста и въ залѣ опять водворилась тишина.
— Дормидонтъ Николаевичъ! кажется, вамъ угодно говорить? — обратился предсѣдатель къ одному изъ гласныхъ большинства, коренастому и съ открытымъ, симпатичнымъ лицомъ.