— Я очень благодаренъ уважаемому князю Гавріилу Васильевичу, — началъ ужасно громкимъ голосомъ Дормидонтъ Николаевичъ, — что онъ поставилъ вопросъ о нашемъ участіи въ постройкѣ дороги на выгодности для насъ этого условія, а не на чувствѣ долга, дворянскихъ обязанностяхъ и тому подобныхъ очень громкихъ фразахъ, съ которыхъ, однако, шубы не сошьешь. Я того мнѣнія, что благими намѣреніями адъ умощенъ или, какъ говорятъ французы, il y a loin du projet à l'exécution, — и только выгодность должна быть гарантіей нашего участія и успѣха въ дѣлѣ постройки: выгодность для насъ и выгодность отъ насъ для крестьянъ-рабочихъ. Безспорно, что мы не будемъ кулаками, что рабочій будетъ имѣть хорошее продовольствіе, не будетъ общипанъ и обворованъ, что онъ заработаетъ при насъ гораздо болѣе, чѣмъ отъ подрядчика-кулака, даже и при милліонной ссудѣ земству отъ оптоваго подрядчика. Согласенъ и съ тѣмъ, что если мы и не умнѣе кулаковъ, то все-таки не хуже ихъ справимся съ подряднымъ дѣломъ. Но является другой вопросъ: не приведемъ ли мы въ разореніе наше собственное хозяйство, если отдадимъ себя постройкѣ, а свое хозяйство вручимъ стороннимъ рукамъ? Я имѣю въ виду тѣхъ землевладѣльцевъ, которые сами завѣдываютъ своимъ имѣніемъ, сами хозяйничаютъ и которыхъ участіе въ постройкѣ наиболѣе важно, какъ людей знающихъ толкъ въ работѣ, умѣющихъ распорядиться, знающихъ народъ. Тѣхъ, которые сдали имѣніе въ аренду, которые свободны отъ личнаго веденія хозяйства, немного — одинъ, два и только, согласныхъ участвовать въ постройкѣ; большинство такихъ помѣщиковъ живутъ далеко отсюда, и эти господа не пріѣдутъ и не станутъ участвовать въ работѣ дороги ни при какомъ величіи ея; наличные же члены этого класса дворянъ не будутъ работать дороги, какъ потому, что держатся другихъ взглядовъ на голодъ и на крестьянство, такъ и потому, что, имѣя средства, мало приготовлены для труда. Вотъ я и спрашиваю, мнѣ и кажется, что для тѣхъ землевладѣльцевъ, участіе которыхъ наиболѣе важно и полезно и которые сами ведутъ свое хозяйство, — не грозитъ ли разореніе ихъ хозяйству, если они бросятъ личный присмотръ за хозяйствомъ на постройку желѣзной дороги, и покроютъ ли барыши отъ постройки убытки хозяйства?… Я бы желалъ слышать обстоятельный отвѣтъ, такъ какъ самъ принадлежу къ подобнымъ людямъ, боюсь участвовать въ постройкѣ изъ опасенія повредить своему хозяйству, порядокъ и благосостояніе котораго стоили мнѣ многихъ трудовъ, хлопотъ и даже жертвъ. Лишиться всего этого я бы не желалъ при самыхъ величественныхъ самопожертвованіяхъ я требованіяхъ чувства долга дворянства, перваго передоваго сословія, и тому подобныхъ красивыхъ словахъ, съ которыхъ, повторяю еще разъ, шубы не сошьешь.
Эта рѣчь коренастаго гласнаго, произнесенная чуть не громовымъ голосомъ и сопровождаемая очень выразительною жестикуляціей и очень строгими посматриваніями въ сторону тѣхъ, надъ которыми рѣчь какъ бы подтрунивала, — показалась большинству гласныхъ очень серьезной и затрогивающей очень важный для нихъ вопросъ; она какъ бы охлаждала каждаго изъ нихъ отъ увлеченія богатыми выгодами отъ постройки дороги и каждому изъ нихъ представлялась неминуемая возможность разоренія собственнаго имѣнія, если будетъ брошенъ личный присмотръ за нимъ.
„Что-то скажетъ на это нашъ Красный Пѣтушокъ?“ — думалъ потомъ почти каждый изъ нихъ, посматривая на Кречетова.
А Кречетовъ энергично поднялъ волосы на головѣ, всталъ и внятно и горячо, но не громко, сказалъ: