Умна была, думалъ опять губернаторъ, когда восхитительный образъ блондинки скрылся отъ его глазъ, — хороша собой, прекрасно воспитана была она, моя первая любовь!.. Но безъ средствъ, безъ состоянія, безъ связей…. Нѣтъ, я хорошо сдѣлалъ, что оставилъ свою страсть къ ней… А какая сильная страсть была! Не скажи ея мать, что отдастъ дочь за меня только по окончаніи мною курса въ университетѣ, и не пожелай того же она, моя дорогая бѣлочка, какъ я называлъ ее, я бы женился на ней еще студентомъ — И было бы скверно, я бы не былъ тѣмъ, что теперь…. Мой характеръ, трудъ и энергія, конечно, подвинули бы меня далеко, но и связи жены помогали сильно и помогаютъ до сихъ поръ…. Какъ она быстро стала никуда не годна! Стара, толста, брюзглива! Я въ полной, самой солидной, и, потому, самой крѣпкой, надежной силѣ, а она!.. Въ моемъ положеніи, конечно, любая женщина въ городѣ согласиться нѣжить, ласкать и все прочее, чего желаетъ мужчина отъ женщины; но это все украдкою, не когда вздумается, не въ минуту порыва страсти и любви, а объ этомъ надо приказать Мишуткину…. Нѣтъ, это не то! Прекрасный домъ, отлично убранныя комнаты, гостиная, выходящая въ садъ и всегда такая уютная, съ полусвѣтомъ, поэтически-меланхолическая, — а въ ней скучно, скучно въ дому, приходится проводить все время здѣсь, въ кабинетѣ…. Да, внутренней, домашней жизни нѣтъ у меня: нѣтъ жены и нѣтъ дѣтей!.. Я не желаю ей смерти, но вѣдь черезъ годъ, два, она непремѣнно умретъ…. и я буду свободенъ, мнѣ будетъ пятьдесятъ два, но я мало измѣнюсь противъ теперешняго, а теперь я еще очень и очень молодъ: здоровъ, силенъ, силенъ какъ мужчина, силенъ для женщины, — это и онѣ говорятъ, да я и самъ чувствую. Сѣдина чуть показывается, но къ тому времени, конечно, будешь порядочно сѣдъ…. но суть не въ сѣдинѣ. Какъ это у Пушкина?… «Порой и старца строгій видъ, власы сѣдые смущаютъ дѣву молодую». Да, Пушкинъ зналъ женскую натуру! Онъ зналъ, что женщина, даже молодая дѣвушка, если только сѣдина можетъ украсить себя короною, богатствомъ, положеніемъ, — страстно полюбитъ такую сѣдину….
Губернаторъ всталъ съ окна, подошелъ къ столу, досталъ сигару и, обрѣзая и закуривая ее, тихо напѣвалъ: «къ твоимъ сѣдинамъ такъ пристанетъ ворона царская». Потомъ онъ открылъ «Отечественныя Записки», и хотѣлъ сѣсть и приняться за чтеніе любимаго имъ сатирика, но, вмѣсто того, перелистывалъ машинально страницы и тихо напѣвалъ: «къ твоимъ сѣдинамъ такъ пристанетъ корона царская».
— Пусть только примутъ мое мнѣніе объ усиленіи губернаторской власти, началъ онъ опять думать, — пусть только понравится моя записка, а тогда, навѣрно, попросятъ меня въ министерство и, навѣрное, предложатъ составить, согласно моей запискѣ, соотвѣтствующія узаконенія и устроить соотвѣтствующую организацію. Говорятъ, Валуевъ скоро подаетъ въ отставку, какъ разъ, свободное мѣсто министра внутреннихъ дѣлъ…. Да, все можетъ статься, трудъ и энергія доведутъ до многаго…. На записку обратимъ все вниманіе и сдѣлаемъ ее chef d'oeuvre'омъ…. Кожуховъ старательный, образованный, умный чиновникъ: стоитъ разъяснить ему идею, и онъ отлично разовьетъ и округлитъ ее, широко и увлекательно изложитъ ее…. Пусть старается, двинусь я, двину и его. Надо его подбодрить. «Заслуги я не забываю никогда», скажу ему завтра…. Тщательно, нѣсколько разъ проштудирую ее — и будетъ, навѣрное, будетъ chef d'oeuvre d'habilité…. А тогда впередъ и впередъ! «Къ твоимъ сѣдинамъ такъ пристанетъ корона царская», пропѣлъ нѣсколько разъ губернаторъ и уже гораздо громче, чѣмъ прежде, такъ что дежурный чиновникъ въ пріемной комнатѣ вытянулся, подошелъ къ двери и сталъ около нея, повернувъ голову къ ней правымъ ухомъ.
— Это его превосходительство, для большей вразумительности, въ слухъ читаютъ какую-нибудь важную бумагу, сказалъ самъ себѣ дежурный чиновникъ, когда пѣніе прекратилось въ кабинетѣ, и онъ опять сѣлъ на диванъ, и опять началъ самъ себѣ шепотомъ разсказывать сказку «двѣнадцать спящихъ дѣвъ». Это онъ дѣлалъ всякій разъ по ночамъ на дежурствѣ у губернатора, «чтобы часомъ не заснуть», какъ говорилъ онъ предъ началомъ разсказа сказки.
А губернаторъ принялся за чтеніе новой сатиры Щедрина. Онъ прочелъ пять страницъ и сердито оттолкнулъ послѣднюю книжку «Отечественныхъ Записокъ». — Чертъ знаетъ что! громко сказалъ онъ, раскуривая сигару и садясь въ свою любимую позу: склонивъ голову на одну руку, а другую, съ сигарой, положивъ противъ себя. — Чертъ знаетъ что! Тотъ же слогъ, таже мѣткость языка, бойкость и игривость фразъ, но не то, совсѣмъ не то! Нѣтъ пріятности читать. Чертъ знаетъ что!