Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Недоволенъ соборъ подгорною и ревнуетъ онъ ее къ солнышку. Ишь, вѣдь, какъ обняло солнышко сады и бѣлыя хатки въ подгорной! Какъ нѣжится оно въ зелени садовъ и какіе переливы оставляетъ на этихъ садахъ! Вонъ, какъ желтые цвѣты водяной кувшинки на темной водѣ заросшаго озера, разбросаны среди садовъ подгорной золотистыя кущи яблонь. Онѣ уже съ пожелтѣлыми листьями; но солнышко своими лучами прильнуло къ нимъ, а яблоньки обхватили лучи солнца своими объятіями, закрыли ихъ своими вѣтвями, и только листья выдаютъ поцѣлуи солнышка съ яблоньками, изъ желтыхъ сдѣлались красными, какъ румянецъ на щекахъ красавицы выдастъ жгучій поцѣлуй ея любовника… Вонъ цѣлыя рощи вишенъ. Онѣ уже совершенно безъ листьевъ и, какъ старыя кокетки, шалятъ и играютъ съ солнышкомъ: ихъ сѣренькая, тоненькая, гладко-обтянутая ноша блеститъ, но не краснѣетъ, а капельки клея, выступившія изъ трещинъ коры, горятъ, какъ алмазы перстней на сухихъ пальцахъ старухи…. Но болѣе всего нѣжится солнышко съ березками. Его лучи пронизываютъ жиденькія, стыдливо-опущенныя внизъ вѣточки березокъ, пробѣгаютъ мимо ихъ и ласкаютъ травку у корней; и скучаютъ, ревнуютъ вѣточки березокъ, и жалобно, безжизненно склонились онѣ своими головками, какъ бы стыдясь посмотрѣть на солнышко, какъ бы завидуя и любуясь счастьемъ травушки внизу; и жалко стало березокъ солнышку, и бросило оно на нихъ снопы шаловливыхъ лучей, но березки, какъ бы пугаясь нежданной ласки, стали блѣдными, бѣлая кожа ихъ еще болѣе побѣлѣла, какъ будто кровь отхлынула отъ воры, а лучи солнца, какъ бы довольные ихъ стыдливостью, сплошною массою слабыхъ блестокъ отражаются отъ каждой точки березокъ…

Не доволенъ соборъ и горами. Съ нимъ играетъ солнышко, какъ со школьникомъ, и какъ школьникъ, когда наставнику вздумается съ нимъ пошалить, — весь одна улыбка и радостная дрожь, такъ и соборъ горитъ и сіяетъ золотыми куполами, блеститъ стеклами въ окнахъ, отражаетъ свѣтъ и отъ священныхъ картинъ въ нишахъ, и отъ алебастровыхъ карнизовъ, и отъ водосточныхъ трубъ. А съ горами солнышко обращается, какъ съ солидными людьми. Какъ ровно, покойно, серьезно стоятъ горы! Онѣ сплошь одѣты темно-синею дымкою, и только вершины ихъ блестятъ и сверкаютъ, какъ сверкаютъ штыки далеко протянувшейся рати солдатъ, а Эльбрусъ, какъ герой-полководецъ въ блестящей каскѣ на высоко-поднятой головѣ, гордо стоитъ среди горъ….

Недоволенъ соборъ и начинаетъ онъ хмуриться, начинаютъ не горѣть огнемъ, а только — желтѣть его куполы, а солнышко, какъ-бы испугавшись гнѣва собора, взяло да и спряталось совсѣмъ… Но вмѣсто солнца взошла полная луна. И обрадовался ей соборъ, и опять, какъ школьникъ, шалитъ онъ съ луною, не обращая вниманія на то, что и луна лучше, солиднѣе смотритъ и, какъ будто, толковѣе разговариваетъ и съ горами, и съ садами, и съ домиками подгорной, чѣмъ съ нимъ, пятиглавымъ соборомъ.

— Тебѣ пора въ гимназію, сказалъ послѣ долгаго молчанія отецъ, лѣниво вставая.

Гордій тоже лѣниво поднялся и они пошли.