Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Нѣтъ правды на свѣтѣ, сынишка! громко, какъ-бы не владѣя собой, началъ отецъ. — Какъ Содомъ и Гоморра провалится скоро русская земля, отъ воровства и преступленій…. [1] Видишь, сынишка, площадь съ казенными домами? Вонъ магазины провіантскихъ и коммиссаріатскихъ коммиссій. Они должны поставлять хлѣбъ, сухари, крупу, сукно, холстъ, сапоги и все прочее для нашего войска, а развѣ тамъ это дѣлаютъ? Тамъ чиновники наживаютъ деньги, берутъ съ подрядчиковъ тысячи, сотни тысячъ, кладутъ ихъ себѣ въ карманъ, а войску доставляютъ вмѣсто сухарей — гниль съ пескомъ и кирпичомъ, вмѣсто сукна — дрянь, расползающуюся между пальцами, сапоги — изъ дрянной кожи съ кардонными подошвами, такіе же — рубахи, медикаменты, палатки. Что имъ за дѣло, что гибнетъ русское войско не отъ пуль и штыковъ врага, а отъ голода и холода, идущихъ отъ этихъ коммиссій! Чиновники наложили себѣ тысячи въ карманъ, имъ все равно. Развѣ они боятся суда?… И кто-же судить будетъ? Развѣ воръ можетъ судить вора! А кто не воръ? Гдѣ такой человѣкъ?… Вонъ уѣздный судъ, вонъ уголовная палата; но развѣ имъ можно позволить судить тѣхъ, у кого есть деньги! Они осуждаютъ только несчастныхъ крестьянъ, когда тѣ, выйдя изъ терпѣнія, бунтуютъ противъ помѣщиковъ. Помнишь, сынъ, какъ два года назадъ, мы отъ собора смотрѣли, какъ вонъ тамъ, изъ-за той горки, стрѣляли изъ пушекъ по возмутившимся крестьянамъ Каланторова?… А вонъ видишь, сынишка, полицію? Ты думаешь, она ловитъ воровъ, оберегаетъ жителей города отъ грабежа и насилія? Нѣтъ, мой глупый мальчикъ. Она сама воруетъ и держитъ на службѣ воровъ; но за то отлично бьетъ купцовъ, поретъ чуть не до смерти мѣщанъ и солдатъ ограбленной пожарной команды… Помнишь, сынишка, какъ въ прошлыя каникулы мы были съ тобой на пожарѣ? Пожарная команда пріѣхала безъ воды, съ дырявыми бочками, поломаннымъ насосомъ, порванною кишкой? За то, какъ ловко кварташки хлопали по лицамъ несчастныхъ водовозовъ, что медленно возили воду на своихъ заморенныхъ лошаденкахъ!.. А конецъ! Помнишь конецъ? Мы были около полиціи, когда пожарная команда возвращалась съ пожара. У одной бочки свалилось колесо съ дрогъ. — Пороть солдата — кучера! гаркнулъ полицеймейстеръ. Мы пошли скорѣе, но крикъ несчастнаго солдата долеталъ до насъ…. А вѣдь онъ старикъ былъ!.. Онъ лежалъ болѣе года хворый послѣ порки!.. Какимъ онъ страшнымъ смотрѣлъ потомъ, въ могилу глядя, но продолжая чистить конюшни!..

Гордій хорошо помнилъ этотъ случай. Онъ дрожалъ тогда всѣмъ тѣломъ, когда, послѣ взвизга розогъ, раздавались отчаянные криви солдата. Онъ видѣлъ потомъ болѣзненное, зеленое лицо солдата и слышалъ его глубокій, какъ бы надрывающій всѣ его внутренности, кашель.

— Ну, да Господь прости имъ всѣмъ! спокойно продолжалъ отецъ. — Я не затѣмъ сильно хотѣлъ видѣться съ тобой, чтобы бранить тѣхъ, кто насъ не слышитъ. Я хотѣлъ сказать тебѣ, что я уѣду къ дядѣ…. А ты оставайся тутъ одинъ. Учись, старайся попасть въ университетъ, а потомъ работай честно, не забывай тогда меня и семью… Только дай себѣ зарокъ, сынъ, не служить ни въ гражданской, ни въ военной службѣ. Будь учителемъ. Это служба честная, а остальныя службы скверныя… Мой зарокъ тебѣ, сынъ, чуждайся ихъ, какъ черта… Ну, да объ этомъ мы съ тобой писать будемъ… А теперь прощай. Совсѣмъ прощаться ты еще придешь, а теперь только на время…

Отецъ креститъ сына, цѣлуетъ его разъ, другой, третій и припадаетъ къ лицу сына на нѣсколько минутъ. На соборной колокольнѣ бьютъ часы. Отецъ отбѣгаетъ, отстранивъ сына, и идетъ въ одну сторону, а сынъ въ другую. Отецъ оглядывается часто на сына, а сынъ скорой походкой, вытянувшись, какъ солдатъ, не оборачиваясь, зашагалъ въ гимназію. Онъ вошелъ въ темный корридоръ гимназіи, поднялся по лѣстницѣ во второй этажъ и остановился. Направо шелъ ярко-освѣщенный корридоръ, ведущій въ классный залъ пансіонеровъ, а прямо противъ него шла темная широкая лѣстница, ведущая къ гимназической церкви. Гордій опрометью побѣжалъ по лѣстницѣ и, какъ-бы мгновенно остановленный какой-то посторонней силой, упалъ передъ дверью церкви, стукнулся лбомъ объ полъ и безъ словъ и мыслей рыдалъ, слезы текли изъ его глазъ и обильно падали на полъ у дверей храма.

— За что Ты караешь меня? Чѣмъ я заслужилъ гнѣвъ Твой? За что Ты вводишь меня во искушеніе? шепталъ онъ, стоя на колѣнахъ и устремивъ глаза вверхъ, въ темноту, въ то мѣсто, гдѣ висѣлъ надъ дверью маленькій образъ Христа, благословляющаго дѣтей. — Пожалѣй меня, Господи! Простри руку Твоей помощи надъ несчастнымъ старикомъ-отцомъ, не доведи до злобы и отчаянія сердце мое! Я выучу наизусть евангеліе Твое, я буду поступать по заповѣдямъ Твоимъ, я посвящу всю жизнь мою на служеніе Тебѣ, только не карай меня болѣе, не посылай несчастій на семью мою….

Онъ спустился съ лѣстницы, вошелъ въ освѣщенный корридоръ. Съ нимъ столкнулся товарищъ по классу, сынъ чиновника, уже успѣвшій узнать исторію съ отцомъ Гордія.