Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Рачки, рачки! Рачки возьми! Гордюша! кричала торговка, забывшая отдать принесенные ею раки сегодняшней варки.

Фургонъ не остановился и быстро катилъ все далѣе и далѣе отъ города. Вотъ онъ минулъ лагерныя палатки; вотъ онъ чуть видѣнъ въ степи; вотъ видна только пыль, поднимаемая имъ, вотъ и пыль пропала, и видна одна голая, безпредѣльная степь.

— Прощай, Гордюша! тихо сказала Леля, утирая слезы.

— Господь его храни! крестясь сказала торговка. — А я, дочка, рачки несчастнымъ отдамъ.

— Отдай, мать.

Онѣ опять подошли къ воротамъ острога. Торговка отдала въ форточку узелокъ съ раками; чья-то рука взяла его и скоро подала пустымъ назадъ. Торговка взяла узелокъ и долго-долго потомъ молилась на Распятаго.

— Зачѣмъ это Христосъ, распятый на крестѣ, на воротахъ тюрьмы? думала въ это время Леля.

Конецъ 1-й части.

Часть II Герои нашли героинь, а героини — героевъ

ГЛАВА ПЕРВАЯ Разбитый, съ чуткою душою человѣкъ ораторствуетъ о красотахъ природы и о Христѣ. — Обыкновенный рабочій день полицеймейстера. — Отецъ дочь ведутъ рѣчь о назначеніи женщины

I.

На другой день Лукерья, прислуга нумеровъ полковницы Песковой, разбудила Могутова въ семь часовъ, принеся самоваръ и заявивъ, что чрезъ полчаса «чиновнички» проснутся и будутъ кричать всѣ сразу: «самоваръ давай!» — А вы, баринъ, безъ суеты, поранѣе, сперва чиновниковъ.

— Господинъ Переѣхавшій еще не всталъ? спросилъ Могутовъ.

— Спитъ еще. Они опосля всѣхъ встаютъ. Ихъ служба особливая, неформенная.

— Я васъ попрошу сказать мнѣ, когда онъ встанетъ.

— А я, какъ буду несть ему самоваръ, такъ стукну въ вашу дверь, — самоваръ въ нему мимо васъ понесу.

— Я васъ попрошу сперва спросить у г. Переѣхавшаго, могу ли я къ нему зайти, и если онъ скажетъ, что могу, тогда вы и постучитесь.

— Вы если по дѣлу, такъ прямо. У него и дверь не запирается, и наши, да часомъ и посторонніе, прямо идутъ: спитъ, такъ разбудятъ. Они — баринъ простые и на винчели хорошо играютъ.

— Прекрасно. Но вы сдѣлайте, какъ я васъ прошу.

— Сдѣлаю, сдѣлаю. Можно. Они — баринъ простые.

Такъ разговаривалъ Могутовъ съ Лукерьей во время умыванья. Одѣвшись, онъ началъ приводить въ порядокъ свои вещи, которыхъ было, впрочемъ, очень немного. Гораздо больше было съ нимъ книгъ — до сотни, если не болѣе. Большинство книгъ — химическаго и техническаго содержанія, но много было и литературныхъ; послѣднія — совершенно новенькія, въ хорошихъ переплетахъ — были подаркомъ на память, при отъѣздѣ, отъ разныхъ пріятелей, уложившихъ книги въ чемоданъ Могутова и не сказавшихъ ему объ этомъ.

Приводя въ порядокъ вещи и за чаемъ, Могутовъ окончательно рѣшилъ сегодня же попытать счастья въ пріисканіи работы и прежде всего обратиться за указаніемъ оной къ своимъ первымъ знакомымъ — полицеймейстеру и правителю канцеляріи. Къ первому ему нужно явиться и объявить мѣсто жительства, такъ оно и кстати будетъ попросить при этомъ случаѣ оказать свое содѣйствіе, а ко второму — все равно уже подъ рядъ; но потомъ онъ надумалъ, прежде чѣмъ отправляться по начальствующимъ лицамъ, разспросить Переѣхавшаго, что за люди полицеймейстеръ и правитель и какъ лучше къ нимъ приступить. «У каждаго есть свои слабости, — думалъ онъ при этомъ, — и нужно стараться обходить ихъ, не бередить безъ нужды больное мѣсто человѣка, особенно когда являешься просителемъ…. Можетъ-быть у Переѣхавшаго много знакомыхъ? Клялся спасти меня и спеціально утѣшеніемъ душъ здѣшнихъ занимается, — долженъ помочь…. А это было бы хорошо, — начальство утруждать не очень пріятно…»

— Одѣмши!.. Дверь не запирайте, — самоваръ приду взять и комнату уберу! — крикнула за дверью Лукерья.

Могутовъ засталъ Переѣхавшаго «одѣмши» въ поношенное суконное черное платье и въ несовсѣмъ чистое бѣлье. Самъ Переѣхавшій днемъ былъ еще болѣе помятъ и некрасивъ. Платье висѣло на немъ какъ на вѣшалкѣ, жиденькая бородка торчала безжизненно, завядши, какъ у мертвеца, угри на вискахъ, у лба, имѣли синій цвѣтъ и только сильно ввалившіеся, маленькіе, темные глаза его порой смотрѣли изъ-подъ выпуклыхъ синихъ очковъ живо и ярко. Онъ, казалось, самъ сознавалъ свою некрасивость и во время разговора — теперь съ Могутовымъ, да и вообще съ людьми — смотрѣлъ или внизъ, или по сторонамъ, и только изрѣдка и на одно мгновеніе вскидывалъ глаза на собесѣдника. Голосъ его, сильно носовой и непріятный, теперь тѣмъ еще непріятнѣе, — въ немъ, кромѣ носоваго тона, ясно слышалась охриплость мало спавшаго послѣ сильной выпивки человѣка.

— Вы извините меня! Вчера я, какъ школьникъ, обрадовался, благо былъ пьянъ, свѣжему человѣку и наболталъ съ три короба о себѣ, а о васъ самихъ почти ничего и не спросилъ, — такими словами встрѣтилъ Переѣхавшій Могутова. Онъ крѣпко, на сколько позволила сила его тощей руки съ длинными, некрасивой формы пальцами, пожалъ руку гостя и усадилъ его.