— Это вы хорошо придумали! Сходите. Полицеймейстеръ — недалекій человѣкъ, безъ подкладки опредѣленныхъ убѣжденій, безъ регулирующей мысли въ поступкахъ, но по природѣ не злой и простой. Вы съ нимъ — откровенно и просто. Вы, молъ, сами отецъ, съ вашими дѣтьми можетъ тоже случиться грѣхъ, недоразумѣніе, увлеченіе…. что-нибудь въ этомъ родѣ…. Онъ вамъ помочь можетъ, такъ какъ полиція и вообще начальство у насъ, въ Россіи, имѣетъ громаднѣйшее вліяніе. Стоитъ нашему начальству захотѣть и, увѣряю васъ, русскій народъ будетъ первымъ народомъ въ мірѣ, а не…. Впрочемъ, мы объ этомъ потолкуемъ съ вами въ другой разъ. Кожуховъ самъ кончилъ университетъ, долженъ понять ваше положеніе и, навѣрное, поможетъ. Вы ему на эту тему и начните рѣчь…. Надо вамъ замѣтить, что послѣ манифеста о волѣ у насъ, на Руси, образовалось какое-то недоразумѣніе. Администрація косо смотритъ на помѣщика, помѣщикъ — на администрацію, та и другой смотрятъ на мужика съ злымъ пренебреженіемъ, а на купца — съ завистью; но всѣ — и помѣщикъ, и администрація, и купецъ, и крестьянинъ — готовы обрушиться, разорвать въ куски людей протестующихъ. Есть, конечно, исключеніи, но я говорю о большинствѣ. Предъ дѣятелями практическими и предъ наукой и знаніемъ всѣ благоговѣютъ. Кажется, всѣ чувствуютъ себя слабосильными для дѣла въ присущихъ имъ роляхъ и костюмахъ и ждутъ инстинктивно науку къ себѣ на помощь, хоть и ненавидятъ того, кто ихъ, неготовыхъ для дѣла, шевелитъ своею активною дѣятельностью…. Это я вамъ замѣчаю для того, чтобы вы въ разговорахъ съ ними прятали подалѣе ваши цѣли, но какъ можно яснѣе обнаруживали ваше знаніе науки, фактовъ науки, даже выводовъ науки, но не соціальныхъ выводовъ, а выводовъ необходимыхъ для хозяйства индивидуально: для превращенія раззореннаго имѣнія въ доходное, для увеличенія удоя издыхающихъ коровъ, для загребанія большихъ кушей при помощи разнаго рода прожектовъ и т. д. и т. д. На эти удочки вы можете поймать и работу, и покровительство, и деньги; но вы погибли, если обнаружите ваши соціальныя убѣжденія, идущія въ разрѣзъ съ ихъ убѣжденіями. Васъ будутъ слушать, даже будутъ многіе благоговѣть предъ вами, нѣкоторые будутъ слегка спорить, но большинство донесетъ на васъ, перековеркавъ ваши мысли до безобразія, и всѣ, рѣшительно всѣ, будутъ избѣгать имѣть съ вами какое-либо дѣло…. Я не считаю дураковъ дураками: по-моему дуракъ — несчастный человѣкъ, а несчастный человѣкъ — дуракъ, и думаю, что если при этихъ условіяхъ…. Впрочемъ, объ этомъ мы потолкуемъ послѣ….. Самъ лично я ничего не могу обѣщать. Я постараюсь, разспрошу и что можно сдѣлаю…. Но вамъ пора….
Онъ досталъ изъ кармана жилета хорошенькіе, чистенькіе серебряные часы, съ особенною осторожностію открылъ ихъ и посмотрѣлъ на нихъ съ пріятною улыбкой.
— Десятый!.. Вамъ какъ разъ пора, — продолжалъ Переѣхавшій. — Полицеймейстеръ, послѣ рапорта у губернатора, пьетъ теперь чай дома. А вы на домъ и отправляйтесь: какъ будто съ визитомъ и желаете съ нимъ познакомиться, какъ съ хорошимъ человѣкомъ и вліятельнымъ гражданиномъ города, а о дѣлѣ — только въ концѣ, къ случаю-де пришлось. И Боже васъ упаси являться съ жалкой физіономіей и съ плаксивыми словами! Какъ можно болѣе самоувѣренности, бойкости и, главное, солидныхъ и умныхъ словъ. Мы люди дѣла, а не слова — девизъ всѣхъ теперь…. Ну, идите съ Богомъ и надѣвайте вашу шубу. Сегодня, впрочемъ, тепло, солнце весеннее, можно и въ пальто, но вы надѣвайте шубу, — это солиднѣе, да и я мелькомъ вчера замѣтилъ, что она у васъ внушительнаго вида….
Могутовъ протянулъ руку, но Переѣхавшій не принялъ ее, заявивъ, что когда онъ надѣнетъ шубу, то пусть зайдетъ къ нему и онъ дастъ ему для удачи визитовъ свою счастливую руку.
— Вотъ еще что, — давая свою счастливую руку и осматривая кругомъ и вдоль Могутова, когда тотъ явился въ шубѣ, продолжалъ Переѣхавшій:- Я забылъ сказать, что уроками, вѣроятно, вамъ не позволятъ заниматься. Мнѣ не позволили… Не знаю, какъ теперь. Но все-таки вы не настаивайте на урокахъ: ищу, молъ, технической работы, а за неимѣніемъ оной готовъ, пожалуй, и уроки давать.
— Да заразъ ужь и о перепискѣ упомянуть, — сказалъ Могутовъ, пожимая счастливую руку Переѣхавшаго.
Не успѣлъ онъ затворить за собою двери, какъ изъ комнаты Переѣхавшаго понеслись звуки веселаго марша.
— Экій чудакъ! Экій нервный! — сказалъ Могутовъ и двинулся обыкновенною походкой въ путь.
— Дома Филаретъ Пупліевичъ? — спросилъ Могутовъ у женщины, отворившей дверь въ квартирѣ полицеймейстера и одѣтой въ простой деревенскій костюмъ.
— Дома, — отвѣтила женщина и осмотрѣла его съ головы до ногъ.
— Можно видѣть?
— Вотъ туда! — указывая на немного отворенную дверь, сказала женщина и ушла въ другую дверь.
— Кто тамъ? — громко спросилъ полицеймейстеръ, когда Могутовъ снялъ шубу, протеръ очки и потомъ громко „обошелся съ помощію платка“.
— Можно васъ видѣть, Филаретъ Пупліевичъ? — спросилъ Могутовъ, подойдя къ двери.
— Войдите, — раздался голосъ полицеймейстера за дверью.