Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Вы не очень торопитесь, — прощаясь съ Могутовымъ, любезно говорилъ полицеймейстеръ. — Я въ этомъ году только матеріалецъ исподволь заготовлю, а строиться, коли Богъ приведетъ, развѣ на будущую весну начну…. Прощайте. А Петра Ивановича посѣтите, непремѣнно посѣтите. Это — умнѣйшій человѣкъ! Прощайте.

Могутовъ поблагодарилъ полицеймейстера за добрый совѣтъ и ушелъ.

III.

Почти вслѣдъ за уходомъ Могутова къ полицеймейстеру вошелъ мужчина средняго роста, казавшійся низкимъ отъ его почти одинаковыхъ размѣровъ какъ въ вышину, такъ и въ ширину, съ круглымъ, опухшимъ лицомъ, щеки котораго закрывали и небольшой курносый носъ, и небольшіе, тусклые глаза. На немъ былъ синій, сборчатый у таліи, сюртукъ, высокіе сапоги и толстый шелковый платокъ, вмѣсто галстука; шейная золотая толстая цѣпочка часовъ, при ходьбѣ хозяина, плотно лежала на туловищѣ, какъ потому, что была очень массивна, такъ и потому, что тихо и плавно, какъ поповка „Вицъ-адмиралъ Поповъ“, двигался, правильнѣе плылъ, ея хозяинъ.

— Здравствуй, Мавръ Захаровичъ! — встрѣтилъ полицеймейстеръ гостя, подавая ему руку. — Какой такой случай заставилъ тебя съ этакимъ грузнымъ тѣломъ тащиться ко мнѣ? — ударяя лѣвою рукой по животу гостя и усаживая его въ кресло, спросилъ онъ потомъ.

— Здравствуйте и вамъ, — садясь и утирая платкомъ лицо, сиплымъ голосомъ сказалъ Мавръ Захарьевичъ Бибиковъ, лучшій каретникъ и 2-й гильдіи купецъ города С-нска. — Нужда, Филаретъ Пупліевичъ, заставила….

— Что такъ? Кто тебя обидѣть посмѣлъ? Неужели хозяйка плохо обѣдать стала давать?

— Экъ, Филаретъ Пупліевичъ, великъ мастеръ шутить!.. А похудаешь, ей-ей похудаешь!.. Ажно въ потъ бросаетъ! — утирая платкомъ лицо, говорилъ Бибиковъ.

— Ну, ты, того… отдыхай или отдыхни, какъ тамъ по-вашему, а я тѣмъ временемъ въ полицію схожу. Жрать-то, чай, хочешь?

— Пожрамши, Филаретъ Пупліевичъ. Благодарствуй. Испить бы — испилъ.

— Чаю нѣту, а водки погоди. Приду слушать немочь твою, такъ, глядя на тебя, можетъ и у меня вкусъ къ очищенной проявится.

Полицеймейстеръ ушелъ. Бибиковъ сидѣлъ, широко отодвинувъ одну ногу отъ другой и сутуловато держа голову вверхъ, такъ какъ шея у него была очень короткая и голова казалась прямо приставленной къ туловищу, отчего толстый платокъ, исполнявшій роль галстука, покрывалъ собою его затылокъ, а спереди самъ закрывался порядочной длины, рыжеватаго цвѣта, бородой. Онъ сидѣлъ покойно и только по временамъ утиралъ платкомъ потъ съ своего жирнаго лица, да очень часто позѣвывалъ во весь ростъ, причемъ правая рука его дѣлала крестный знакъ, гдѣ заставалъ ее зѣвокъ, и такъ какъ она почти все время лежала на ручкѣ кресла, то и крестила ручку кресла.

А полицеймейстеръ вошелъ въ канцелярію полиціи. Пройдя между столовъ на средину канцеляріи, онъ оглянулся на входную съ улицы дверь, мелькомъ посмотрѣлъ на стоявшихъ у дверей людей, подошелъ въ одному изъ столовъ канцеляріи и сѣлъ около него на старый клеенчатый стулъ. Какъ сама комната канцеляріи, такъ и ея меблировка были грязны, стары и издавали особенный, чисто полицейскій, запахъ. Среди человѣкъ пятнадцати, занимающихся у столовъ, только двое были въ полицейскихъ мундирахъ, а остальные — въ самыхъ разнообразныхъ штатскихъ; физіономіи у всѣхъ были некрасивыя, большинство — люди старые, съ неправильными толстыми носами, небритые и, вообще, очень гармонирующіе съ грязью, оборванностію и запахомъ канцеляріи. Среди этой атмосферы, этой обстановки, этихъ лицъ, чисто одѣтый полицеймейстеръ, съ довольнымъ, гладко-выбритымъ лицомъ, былъ „словно горлица бѣлая промежду сизыхъ, простыхъ голубей“; но налитыя темною кровью жилки на выпуклостяхъ его щекъ давали знать, что и онъ часто дышетъ этою атмосферой, живетъ отчасти жизнію этихъ людей.

Когда полицеймейстеръ сѣлъ, къ нему подошелъ одинъ изъ полицейскихъ въ мундирѣ.

— Что за люди? — спросилъ у него полицеймейстеръ, кивнувъ головой по направленію къ входной двери.

— Сапожникъ, Петръ Родіоновъ, арестованъ приставомъ первой части за драку на улицѣ и побои собственной его жены. Составленъ актъ для препровожденія къ мировому судьѣ,- отрапортовалъ полицейскій.

— Петръ Родіоновъ! — громко крикнулъ полицеймейстеръ.

Къ столу подошелъ плотный, средняго роста, мужчина, съ довольно красивымъ, но сильно обрюзглымъ лицомъ, съ синякомъ подъ однимъ глазомъ и съ серьгою въ одномъ ухѣ; онъ былъ не бритъ нѣсколько дней и одѣтъ въ старый и грязный костюмъ городскаго мѣщанина или ремесленника. Съ нимъ вмѣстѣ къ столу подошла женщина лѣтъ двадцати, когда-то недурная съ лица, съ задумчивыми и почти безъ блеска глазами, съ тонкимъ, правильнымъ носомъ и длинными бѣлыми зубами во рту, тонкія губы котораго были постоянно приподняты; одѣта она была въ городской костюмъ торговокъ, кухарокъ и т. д.

Подойдя къ столу, женщина упала на колѣни у ногъ полицеймейстера, обхватила ихъ руками и громко начала голосить; а мужчина, низко кланяясь, сипло, негромко и неразборчиво говорилъ:

— Виноватъ, простите, ваше высокоблагородіе…. Жена и дѣти… Не разорите, виноватъ.

— Смирно!.. Стать на ноги! — громко и внушительно сказалъ полицеймейстеръ.