Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Женщина встала и продолжала тихо всхлипывать, а мужчина замолчалъ и съ самой безсмысленною миной смотрѣлъ на полицеймейстера.

— Какъ это тебѣ не стыдно, Петръ, драться на улнцѣ, шумѣть, буянить? Да и съ кѣмъ драться? — съ собственной женой! Богъ велѣлъ жену любить и беречь, а ты бьешь ее. Нехорошо, стыдно! — говорилъ наставительно и съ чувствомъ полицеймейстеръ.

— Грѣхъ попуталъ…. Пьянъ былъ…. Виноватъ, простите, — съ тою же миной говорилъ Петръ Родіоновъ, а жена его хотѣла опять повалиться въ ноги.

— Не дѣлать! — громко сказалъ полицеймейстеръ. — Препроводимъ актъ къ мировому судьѣ,- ну, Петръ и просидитъ двѣ недѣли въ арестантской…. Теперь самое рабочее время, праздники подходятъ, каждый себѣ новую обувь торопится заказать, а Петръ — хорошій сапожникъ, а Петръ — въ арестантской, а жена и дѣти къ праздникамъ безъ денегъ… Стыдно, Петръ!

— Простите, ваше благородіе!.. Не разорите! — болѣе громко сказалъ Петръ и заморгалъ вѣками.

— Прости его, отецъ-благодѣтель! Дай, какъ люди, праздничекъ Господень провести. Пущай бы онъ дрался, а то я его въ кабакъ не пущала, онъ только пхалъ меня въ грудь, — въ горницу, значитъ, посылалъ, — плача, говорила женщина.

— Будешь еще разъ драться на улицѣ? — спросилъ, помолчавъ, полицеймейстеръ.

— Не буду! Въ жисть свою въ первой и послѣдній! — громко и оживляясь сказалъ Петръ.

— Ну, смотри! Полиція не шутитъ, — грозя пальцемъ, внушительно сказалъ полицеймейстеръ.

— Покорнѣйше благодаритъ, ваше благородіе! По гробъ жизни помнить будемъ! Праздники встрѣтимъ по-людски! — говорили Родіоновы и торопливо отходили отъ стола.

— Зайдешь ко мнѣ, тамъ жена дастъ работу, — сказалъ имъ вслѣдъ полицеймейстеръ.

— Слушаю-съ, — чеша въ затылкѣ и вздыхая, тихо отвѣчалъ Петръ.

— Кто еще? — обратился полицеймейстеръ къ полицейскому.

— Мѣщанинъ города К-наго, Гавріилъ Тихоновъ, пойманъ приставомъ второй части съ уворованнымъ имъ лоткомъ съ бубликами солдатской жены, торговки города, Секлетеи Васильевой. Составленъ актъ для препровожденія къ мировому судьѣ,- отрапортовалъ полицейскій.

— Гавріилъ Тихоновъ! — крикнулъ полицеймейстеръ.

— Я….- и къ столу бойко подошелъ молодой парень въ сильно порванномъ короткомъ лѣтнемъ пиджакѣ, въ холщевыхъ шароварахъ и безъ сапогъ. Лицо его было сильно худощаво, но глаза смотрѣли смѣло и упрямо.

— Безъ разговоровъ засадить его въ арестантскую впредь до дальнѣйшаго распоряженія мироваго судьи! — сказалъ полицеймейстеръ, посмотрѣвъ на Гавріила Тихонова.

— Пойдемъ за мной! — обратясь къ Тихонову, сказалъ полицейскій.

— Да за что же? Я не кралъ! Напраслина одна. Пьянъ былъ, взяли пьянаго, да въ арестантской сапоги украли и деньги вытащили изъ кармана, а послѣ еще въ воровствѣ обвиняютъ!..

— Пойдемъ! Чего даромъ болтать. Мировой судья разберетъ, — легко беря Тихонова за руку, говорилъ полицейскій.

— Ну, и пойдемъ! Тутъ денной грабежъ!.. Одно слово — полиція!

— Паспортъ есть? — сердито спросилъ полицеймейстеръ.

— А то нѣтъ? — Есть! Ошибкой должно не украли!.. Есть, небойсь!

— Веди, веди его! — сердито сказалъ полицеймейстеръ.

— Самъ пойду. Небойсь, не изъ трусливыхъ… Я не воръ! Самого обокрали. Выпилъ — эко грѣхъ!.. А грабить не позволено и самъ я — не воръ. Денной грабежъ… Одно слово — полиція! — дерзко и громко кричалъ уже у дверей Тихоновъ.

— А ты что?… Ступай сюда! — обратился полицеймейстеръ къ стоявшему у дверей мальчику, одѣтому въ нанковый халатъ и безъ сапогъ. Онъ выглядывалъ худенькимъ, тощимъ, но веселые глазки его блестѣли и мягкіе темные волосы на головѣ были причесаны и смазаны масломъ. — Ты за что приведенъ? — спросилъ полицеймейстеръ, когда мальчикъ подошелъ къ столу.

— Не могу знать, — съ дѣтскою наивностію отвѣчалъ мальчикъ, держа руку у пояса, какъ держалъ онъ ее тамъ и стоя у дверей.

— Врешь, плутишка! Укралъ, видно, что? Изъ части тебя привели? — спрашивалъ улыбаясь полицеймейстеръ.

— Изъ мироваго.

— А кто привелъ?… Городовой?

— Хозяинъ.

— А кто твой хозяинъ?

— Мавра Захарычъ.

— А за что онъ тебя, шельмеца, привелъ?

Мальчикъ принялъ ручонку отъ пояса и, поднявъ халатикъ, сталъ спиной къ полицеймейстеру. Штанишки его опустились, цодъ халатикомъ не было рубахи и на голой спинѣ мальчика, отъ плечъ до ногъ, видна была широкая синяя полоса, произведенная кнутомъ или палкою.

— Стань, чертенокъ, лицомъ! Подними штаны, плутъ! — смѣясь, сказалъ полицеймейстеръ.

Мальчикъ подобралъ дрянные холщевые панталоны и опустилъ халатикъ.

— Это онъ…. Палкой хватимши, — сказалъ мальчикъ, становясь лицомъ въ полицеймейстеру.

— За что-жь онъ тебя „хватимши“? — подражая мальчику, спросилъ полицеймейстеръ, продолжая улыбаться.

— Онъ пришелъ, а я подъ бѣгунками лежалъ. Онъ и полоснулъ…. А я бѣгунки чистилъ.

— А потомъ что было?

— Мировой до себя звалъ.

— Ну?

— Мировой глядѣлъ. Штраха наложилъ.

— На тебя?

— На хозяина.

— Ну?

— Ну, онъ сюда меня и приволокъ.

— За вихоръ?

— За шиворотъ.

— По улицѣ за шиворотъ велъ?

— На пролетку за шиворотъ стащилъ.

— Изъ дому?

— Изъ мироваго.

— Больше никого нѣтъ? — спросилъ полицеймейстеръ у возвратившагося полицейскаго.

— Нѣтъ-съ никого, — отвѣчалъ тотъ.