Подселенец

От бывшего Игоря осталась, конечно, хорошо, если половина. Бывший крепыш-колобок превратился просто в серенького тощего человечка с обтянутым иссиня-бледной кожей черепом, глубокими залысинами и неожиданно широкими костистыми запястьями. Игорь сам удивлялся, но слабее физически он не стал, чего нельзя было сказать о голове. Во-первых, он начал многое — не касающееся работы, правда, — забывать, во-вторых, в его голову стали приходить какие-то странные, временами дикие даже не мысли — идеи, но Игорь быстро брал себя в руки и практически ничем этого не выдавал. Его странную заторможенность и лёгкую неадекватность все понимали, списывая на недавнюю болезнь, и жалели его. Игорь это тоже осознавал, но со временем научился не замечать скорбных взглядов. Пусть жалеют, если им так нравится.

Особых изменений в себе Игорь тоже не замечал. Точнее, замечал, но как человек сугубо практичный и почти начисто лишённый воображения находил всему рациональное объяснение и научился бороться даже с неожиданно накатывающими ослепляющими приступами головной боли и повышенной раздражительности.

Это ему вполне удавалось, пока однажды в апреле с ним не заговорил Иисус.

Весна в том году выдалась ранняя и дождливая. Уже к первым числам апреля снег почти полностью сошёл, оставив по углам только сероватые кучи какой-то смёрзшейся грязной пакости из обледенелых колючих кусков наста, щедро украшенных древними окурками и пятнышками кошачьей мочи. А числа так с седьмого-восьмого зарядили нудные дожди. Температура всё-таки поднималась ещё чуть выше нулевой отметки, поэтому даже сложно было сказать: дождь ли уже это или всё ещё мокрый снег. Весь серый микрорайон, состоящий сплошь из блочных панельных пятиэтажек с редкими вкраплениями ночных ларьков и некоторых подобий чахлых скверов, стал похож на облезлую серую дворнягу, страдающую насморком. Весна не была похожа на весну, скорее, на конец октября, только вместо куч потемневших опавших листьев тут и там проглядывали серо-чёрные остатки зимних сугробов.

Нудный, холодный дождик навязчиво шлёпал по жестяному облезлому подоконнику, нагоняя уныние. Игорь тупо пялился в ящик, по которому крутили очередной бандитский сериал, и понимал, что очень скоро, даже скорее, чем умрёт, он сойдёт с ума от тоски, беспросветности, одиночества и ставшей привычной головной боли, достававшей его в последнее время с завидной регулярностью. Как-то он хотел завести кошку, но врачи честно предупредили Левского, что он располагает, хорошо, если пятью годами жизни, а что может быть печальнее кошки, ждущей в пустой квартире умершего хозяина? Поэтому Игорь коротал время в одиночестве. Именно в такой день Иисус и заговорил с ним в первый раз.

Самое интересное, что Левский не был верующим или даже крещёным. Он вообще к религии был абсолютно равнодушен. Поэтому, услышав голос Иисуса у себя прямо в голове, он вполне резонно решил, что сходит с ума. Но голос был настойчив, как зубная боль. Раньше Игорь и не подозревал, что Бог может быть таким нудным. Оказалось, может. В конце концов Левский сдался и начал отвечать Иисусу.

Тот оказался на удивление сговорчивым парнем. Во-первых, его совершенно не напрягало прохладное отношение Игоря к религии. Нет, конечно, Иисус ничего не имел против того, чтобы Левский крестился и даже обещал в этом случае некоторую защиту, но если нет, так нет. В конце концов, по словам самого же Иисуса, крестик на шее — это не более чем символ, выдумка завшивевшего древнего бомжа, головой, кстати, за свои выдумки и поплатившегося. Настоящий Бог, утверждал Иисус, внутри каждого из людей. "Прямо-таки каждого?" — усомнился Левский. Нет, — поправился Иисус, — в душе некоторых, точнее, большинства, вообще ничего нет, а в душе других, но таких гораздо меньше, угнездилось настоящее Зло. Но тебе знать об этом ещё рано.

Утром Игорь направился к психиатру. Тот долго его обследовал, делал какие-то снимки, подсовывал какие-то тесты и задумчиво тёр переносицу. Наконец он сообщил, что какие-то расстройства, конечно, имеют место быть (было бы удивительно, если бы после пережитого Игорем их не было вообще), но они носят скорее невралгический, чем психиатрический характер. То есть Игорь, за исключением небольших странностей, ничем не отличается от окружающих, но странности эти носят локальный и неопасный характер, типа периодической забывчивости, а вот от неё, к примеру, есть хорошее, хоть и дороговатое забугорное лекарство. Короче, выписав Левскому кучу рецептов и сердечно пожав руку, врач тихо, но настойчиво выпроводил того из кабинета.

О разговоре с Иисусом Игорь умолчал. Потом уже сам спрашивал себя, зачем он вообще к доктору ходил, если не сообщил главного? Но если врач сказал "здоров", — значит, "здоров". Да с Иисусом как-то веселее и не так тоскливо. Может, он и не вернётся больше?