Подселенец

Волохов моментально оказался рядом, видать, не так сильно ногу-то подвернул.

— Засада, — сообщил ему Рябушкин. — Наши-то как работают? Псов впереди пускают, а потом сами идут. А псы наши, верь мне, порвут тебя, как Тузик…. Так они Тузики и есть. Ты ж зековским шмотьём пропах насквозь, пока солдатики доберутся, от тебя и мокрого места не останется. Короче, ты вот на тот пенёк высокий залазь, а я АКС возьму и прикрою тебя, пока люди не подойдут. Понял, да? Так выполняй, билят!

Пашка на одних руках почти подтянулся за какой-то сучок и уселся в развилке умирающего дерева, торчавшего аккурат посреди поляны. Рябушкин же привалился к стволу спиной, переключил автомат на стрельбу очередями и приготовился ко всему, до крови кусая губу, чтоб не провалиться в беспамятство от жгущей грудь раздирающей боли.

Гости не заставили себя ждать — через несколько минут на опушке появились две жуткого вида восточноевропейские овчарки, от злости роняющие слюну с пятисантиметровых клыков. Как в тумане, Рябушкин взял ту, которая побольше, на прицел и приготовился стрелять.

— Ко мне, Джульбарс! — на полянку из кустов вывалился молоденький вэвэшник с автоматом наперевес. — Свои! Свои, я сказал!!!

"Карацупа, ёпть", — отметил про себя Рябушкин и потерял сознание.

* * *

Торфяники горели две недели. Дело обычное, чуть ли не каждый год случается. Разумеется, все окрестные деревни и пионерлагеря эвакуировали в срочном порядке, нагнали пожарных и прочих эмчеэсовцев, которые просто бродили по окрестностям, ибо всякий знает: торфяной пожар — это дело такое, пока сам не прогорит, тушить его бесполезно. Прогорел сам собой, как всегда.

Пропавший наряд ППС так и не нашли. Родственникам выписали единовременное пособие и пенсию, хотя, если честно, родственников-то тех было… Но порядок соблюли — органы о своих работниках заботятся.

Рябушкина, кстати, когда тот из госпиталя выписался, в звании повысили до капитана, а вот должность ему прежнюю оставили, так как очень хорошо он себя на ней зарекомендовал. По-геройски, можно сказать.

С Пашей Волоховым нервный срыв случился. Скрепки-то вытащили без проблем, но он потом немного не в себе был некоторое время — по всяким архивам лазил, про тёток каких-то с лошадиными головами интересовался как пионер какой, честное слово. Но недолго — быстро себя в руки взял, сейчас поднялся уже неплохо: официальный пресс-секретарь генерального директора родного завода. Солидным стал таким, усы отпустил.

Только вот водится за ним одна странность — лошадей он боится…

Рассказы домового

И земля не примет…

— Ну да, домовой, так и чего? Вы вот считаете, если я домовой, так я и могу только с клопами или тараканами какими разговоры разговаривать и с крысами всякими за жизнь обсуждать, да? Не без того, конечно. Только вот у нормального домового всегда найдётся с кем и о чём поговорить, хоть и мелкие мы по наружности. Да, иногда с крысами, иногда с тараканами, иногда ещё с гадостью какой, с людями, как ты, к примеру. Это ведь только вы, люди, считаете, что мы, домовые, в запечном углу сидим, ничего дальше котелков не видим, а мы всё замечаем, только не говорим никому никогда. И молчим мы до поры до времени, потому как не всё вам, людям, знать положено.

Вот про графа вашего, зубастого, что ты мне рассказывал, к примеру. Нет, я ничего такого сказать не хочу — может, он и по стенам ползал, может, и в туман превращался, — спорить не буду, нежить — она всякая бывает: Акулина та же, ведьма, ещё и похуже могла, да и я, если приспичит, тоже могу по мелочи в кого-нибудь перекинуться, дурацкое дело нехитрое, но вот в то, что он полтыщи лет покойником пробыл и красавчиком таким же, как при жизни, остался, — не поверю. Упырь — он упырь и есть, хоть граф какой, хоть девка простая без чинов. Вот та же Варька, к примеру… История давняя и страшная, но если не я — кто ж вам ещё расскажет?..

Итак, было это… Когда у нас крепостным волю дали? Ну вот аккурат через два года после того. Лет сто тридцать назад выходит, а как будто вчера, да. Отец, значит, Варькин, Степан Алексеевич Сапожников, крепкий мужик был. И умом бог не обидел, и руки на месте, да и хозяйство у него было богатое. Ещё когда крепостным был, уже тогда сам батраков держал, и деньги у него водились хорошие. Сам барин, Фёдор Ильич Танайский, очень его уважал. И домовой у него хороший был — Сенька, дружок мой.

Понятно, что мужик Степан Алексеич строгий был, ну да в таком хозяйстве без этого никак нельзя. Но и отходчивый, тут я врать не буду. То есть всё хорошо: дом — полная чаша, жена-красавица, дети — душа не нарадуется. И вот надо же, такая напасть…