Подсказчик

– Я думаю, Альберт физически присутствовал в комнате, где Фельдер вершил свою бойню. Я исключаю манекены и тому подобные фокусы. Знаете почему? – Криминолог взял секундную паузу, наслаждаясь растерянным выражением их лиц. – В расположении кровавых пятен вокруг силуэта Крепп обнаружил «постоянные переменные», – так он выразился. А это значит, барьер между кровью и стеной не был неподвижен. Он шевелился!

Сара Роза осталась стоять с открытым ртом. Больше ей возразить было нечего.

– Давайте рассуждать практически, – заговорил Стерн. – Если Альберт познакомился с Рональдом Дермисом, когда тот был ребенком, сколько лет ему тогда было? Двадцать, тридцать? Значит, теперь ему пятьдесят или шестьдесят.

– Правильно, – согласился Борис. – А учитывая размеры тени на стене, я бы сказал, что рост его около ста семидесяти.

– Сто шестьдесят девять, – уточнила Сара Роза, которая уже сделала все замеры.

– У нас есть частичное описание преступника, это уже кое-что.

Горан опять взял слово:

– Берман, Рональд, Фельдер. Все они шакалы. А шакалы бродят стаей. И в каждой стае свой вожак. Именно это хочет сообщить нам Альберт: он их вожак. В их жизни был момент, когда они встретили Альберта, вместе или по отдельности. Рональд и Фельдер знали друг друга, они выросли в одном приюте. Но допустим, они не знали, кто такой Александр Берман. Единственное общее звено – он, Альберт. Вот почему он оставил свою подпись на каждом месте преступления.

– И что теперь будет? – спросила Сара Роза.

– Сами догадайтесь… Второе. На зов шакала еще не откликнулись два детских трупа и, соответственно, два члена стаи.

– А шестая девочка? – снова подала голос Мила.

– Да, шестая… Шестую Альберт оставил для себя.

Она уже полчаса стояла на противоположном тротуаре, не решаясь перейти улицу и позвонить. Все искала подходящие слова, которые оправдали бы ее присутствие здесь. Она так давно отвыкла от контактов, что даже самые простые проявления человеческих отношений казались абсолютно невозможными. Потому и тряслась от холода на улице, не в состоянии собраться с духом.

«Еще одна синяя машина проедет, и пойду, честно».

Уже десятый час, машин мало. В окнах дома Горана на третьем этаже горит свет. Улица, мокрая от растаявшего снега, слушает металлический концерт капель по жалобно стонущим желобам и водостокам.

«Ладно, пойду».

Мила вышла из густой тени, скрывавшей ее от возможного любопытства соседей, и быстро ступила под навес подъезда. Дом старый; до середины двадцатого века здесь наверняка было промышленное предприятие с большими окнами, широкими карнизами и гребнями, по сей день украшающими крышу. Таких много в этом районе. Должно быть, весь квартал переориентирован стараниями какого-нибудь архитектора из фабричных лабораторий в жилой массив.

Она позвонила в домофон и стала ждать.

Прошла почти минута, прежде чем до нее донесся искаженный динамиком голос Горана:

– Кто?

– Это Мила. Извини, мне надо с тобой поговорить, и лучше не по телефону. Но в Центре ты был очень занят, и я решила…

– Поднимайся. Третий этаж.

Короткий электронный сигнал, щелчок замка.

Вместо лифта грузоподъемник. Чтобы он пошел, надо вручную задвинуть дверь и нажать на рычаг. Мила медленно поднималась до третьего этажа. На площадке только одна дверь, уже приоткрытая для нее.

– Проходи, будь как дома.

Голос Горана донесся из глубины квартиры. Мила пошла на звук и очутилась в просторном холле с несколькими дверьми, ведущими в комнаты. Пол из некрашеного дерева. Чугунные батареи вокруг декоративных колонн. В глубине пылает большой камин, озаряя все помещение янтарным светом. Мила притворила за собой входную дверь, недоумевая, где же Горан. Он на секунду выглянул из кухни:

– Я сейчас.

– Не торопись.

Она осмотрелась. Вопреки неухоженному виду криминолога, в его жилище царит безупречный порядок. Нигде ни пылинки, во всем видна забота, какой этот человек окружает сына.

Он вышел к ней со стаканом воды в руке.

– Прошу меня простить за вторжение.

– Ничего страшного, я поздно ложусь. – Он показал на стакан. – Я укладываю спать Томми. Это быстро. Ты садись, налей себе чего-нибудь, вон там, у стены, бар.

Мила кивнула и посмотрела ему вслед, когда он направился к одной из комнат. Чтобы сбросить напряжение, плеснула себе водки со льдом. Облокотившись на камин и потягивая из стакана, она видела криминолога в приоткрытую дверь детской. Он сидел на кровати мальчика, что-то ему рассказывал и гладил по плечу. В комнате горел только ночник, смешной, в виде клоуна. Очертания Томми угадывались под одеялом по движению руки отца.

В семейной обстановке Горан кажется другим человеком.

Ей почему-то вдруг вспомнилось, как она, еще маленькая, впервые побывала на работе у отца. Человек в галстуке и пиджаке, выходивший из дому каждое утро, там совершенно преобразился, стал суровым, серьезным, совсем не похожим на ее ласкового папу. Мила до сих пор помнит свою растерянность.

С Гораном ситуация была обратной. Мила по-детски растрогалась, посмотрев на него в роли отца.